Суннитские правители в Дамаске, со своей стороны, не жалели усилий для интеграции Латакии. Их можно понять – регион предоставляет стране единственный выход к морю. “Алавитское государство”, алавитские воинские подразделения, алавитские суды и алавитские места в парламенте были отменены. После подавления друзского восстания 1954 года алавиты поняли, что надежды более нет – они превратились в граждан “свободной Сирии”. И осознав это, они быстро начали продвижение к вершинам власти. Инструментами этого продвижения были армия и партия Арабского Социалистического Возрождения (БААС).
Даже после ухода французов в армии насчитывалось непропорционально большое количество представителей алавитов и других меньшинств. Старые солдаты оставались на службе и новые продолжали прибывать. При господствовавшем презрительном отношении суннитов к алавитам данный факт вызывает удивление. Этому способствовали несколько факторов. Во-первых, у сирийской армии была репутация “свалки” национальных меньшинств. Один из наблюдателей, Патрик Сил заметил: “Суннитские латифундисты, хотя и были главными носителями националистических настроений, армию презирали, пойти в армию между двумя мировыми войнами значило превратиться в коллаборациониста французов. Военная академия в Хомсе считалась среди них местом для ленных, мятежных, академически безграмотных индивидов, или же для людей с низким социальным статусом “. По контрасту, для меньшинств академия в Хомсе была возможным трамплином к достойной карьере.
Во-вторых, суннитские правители фактически игнорировали армию в качестве государственного инструмента. Финансирование снижалось, а военная карьера рассматривалась в качестве не особо привлекательной. В-третьих, дурное экономическое положение алавитов в сельских районах означало, что они просто не могли заплатить налог, который бы освободил их детей от обязательной военной службы. Те же дети рассматривали военную службу в качестве чуть ли не единственной возможности достойно зарабатывать на жизнь.
Соответственно, влияние алавитов в армии было очень велико. В докладе 1949 года говорится, что все “сколько-нибудь значительные подразделения сирийской армии находятся под командованием представителей национальных меньшинств”. Речь конечно же идет не только об алавитах. Личная охрана президента Хуссейна аз-Заима в том же 19449 году состояла исключительно из черкесов. Алавиты, однако, представляли не менее двух третей сержантского состава и до половины солдат сирийской армии.
Суннитские лидеры, по всей видимости, полагали, что контроль над высшими должностями в армии равнозначен контролю над армией в целом. Соответственно, меньшинствам было труднее продвигаться по служебной лестнице и получать должность выше командира батальона. По иронии судьбы, это сослужило им добрую службу. Суннитские офицеры в 1949-1963 годах развлекались совершением бесчисленного количества государственных переворотов и грызней между собой. Каждый новый переворот означал новую чистку и ликвидацию или отставку конкурентов.
Боязнь предательства стала настоящей эпидемией, поразившей в этих условиях сирийскую армию, и представители меньшинств, опиравшиеся на этнические связи, внезапно оказались в более выгодном положении. В отличие от суннитов, которые шли в армию в одиночку, алавиты вступали в нее как члены секты, они попадали в сети племенных и родовых связей, на которые можно было положиться.
