Большинство экорадикалов верит в то, что никакое количество политических реформ и технологической возни не может предотвратить экологической катастрофы, утверждая, что наша приверженность к продолжающемуся экономическому росту диктуется взглядом на мир, в котором человек должен господствовать над природой. Но если эта так называемая доминантная парадигма будет прекращена, мы сможем восстановить наши утраченные интеллектуальные (и спиритуальные) связи с Землей. Укрепление этих связей, в свою очередь, восстановит человеческий дух, и спасет нас от органически деструктивных паттернов поведения. Монументальный долг экофилософов потому – не больше и не меньше чем исправление центрального дефекта в человеческом мышлении, которое и привело нас на порог экологической катастрофы. Для многих радикальных экофилосфов, великой ошибкой было прославление разума, начавшееся в Европе в ранний период нового времени, и достигшее своей кульминации в современной научной методологии. Это развитие повлекло за собой обесценивание аллегорического понимания, мифической интерпретации и духовных ценностей. В наиболее общей версии экоинтеллектуальной истории, Галилео Галилей, Фрэнсис Бэкон, Исаак Ньютон и в особенности Рене Декарт обвиняются в пропагандировании великой ошибки “интеллектуального убийства” Земли. Нас информируют о том, что эти люди снесли моральные ограничения, которые ранее ограничивали ущерб, причиняемый человечеством природе. Фрэнсис Бэкон поставил человечество в позицию Прометея, с которой любые связи с естественным миром могут быть обрублены, и начат поход к тотальному доминированию. Галилео, Ньютон и Декарт, с другой стороны, уничтожили старый взгляд на Землю в качестве живой целостности, заслуживающей всяческого почтения и уважения. Вместо этого они воздвигли жесткий и безжизненный механизм, в котором все не человеческие организмы считаются не более, чем машинами, которые можно использовать или над которыми можно надругаться по своей собственной прихоти. В результате, объясняет Валь Плюмвуд, возникли “рамки редуктивного механизма, позволяющего эмоциональное дистанцирование, обеспечивающее приемлемость власти и контроля, убийств и войны”. Каролайн Мершант пишет: “Смерть природы легитимизировала доминирование над ней”.
Новый мир, возникший в Европе 17-го века – и который культурно укрепился в ходе европейского Просвещения 18-го века был царством гордыни разума. Умы все более отделялись от тел, и маскулинный “объективный” интеллект обрубил все связи с эмоциональной и этической сферами. Наука и разум инициировали тщетную кампанию отрицания смерти – и вместе с ней органической реальности. С этим была утрачена привязанность к Гее, которая пропитывает всю предшествующую историю человечества. Эти предполагаемые связи между рациональностью 17-го века и современным экоцидом часто выставляются в качестве прямых и не вызывающих вопросов. Проводится прямая линия от научной революции к Просвещению и далее к индустриальной революции – и экологическим невзгодам сегодняшнего дня. У Руперта Шелдрейка, например, объяснение связи между физикой Галилея и массовой бойней американских бизонов заняло не более двух параграфов.
