Как сказал один российский ученый: “Особенностью “информационной войны” является неявность ее участников, действующих лиц. Кто является организатором этих действий? Против кого они на самом деле направлены? Эта двусмысленность, независимо от действующих лиц, служит как для мифологизации, так и для демонизации “информационной войны”. При желании можно проследить мотивационную цепочку, “хитрый план” за любой новостной историей или событием, приписываемым “врагам”. Это, конечно, не исключает разработки и реализации подобных планов и проектов различными политическими и социальными силами -… Однако действующие лица в “информационных войнах” в значительной степени стали продуктом интерпретаций и дискурсивных практик, которые, в свою очередь, также рассматриваются как “информационная война”.
Эта концепция также стирает границы между иностранными и внутренними угрозами, опираясь на ленинские темы вечной политической борьбы и беспокойства по поводу проникновения пятой колонны. Инструменты кибернетического наблюдения и цензуры в пределах российских границ и усилия по изоляции России от глобального Интернета взаимно усиливают друг друга с теми инструментами, которые применяются за их пределами.
Внешнеполитические битвы Москвы часто неотличимы от борьбы за стабильность внутреннего режима. В этом отношении многое из того, что Запад рассматривает как агрессию в информационном пространстве, Москва может интерпретировать как контрнаступление которое ведется чтобы заглушить или исказить сигналы из-за рубежа, которые противоречат предпочитаемым Кремлем нарративам – прежде чем они смогут проникнуть и укорениться в российском обществе.
Действительно, страх перед эффективностью подсознательных сообщений и, следовательно, вера в них, коренится в еще одном пережитке стратегической мысли советской эпохи, и питает современные российские взгляды на информационную войну. Эта теория предполагает, что противника можно побудить к принятию решений по собственной воле, которые на самом деле невыгодны для него самого и выгодные для России. Согласно этой логике, специалисты-практики смогут определить, “где, когда или как вставить специально разработанную информацию для вражеского потребителя, чтобы он ее переварил, обработал, и начал действовать в соответствии с российским планом”.
В отличие от традиционного западного принципа сдерживания, целью которого является четкий сигнал о непреодолимом превосходстве, рефлексивный контроль полагается больше на замаскированные манипуляции.
Во-вторых, что касается информационной войны, российская стратегическая культура никогда не придерживалась концептуальных границ, которые на Западе часто проводят между мирным и военным временем .
