Многие не готовы признать того, что вся экстраординарная сложность положения человечества не может быть сведена к простой формуле. Прогресс человечества не может быть предсказан – за исключением лишь очень короткого отрезка времени. Будущее не представляется ни в качестве непроницаемого мрака, ни как страна, наполненная светом. Будущее, скорее – полусвет, в котором мы можем различить грубые формы ближайших к нам объектов и туманные очертания того, что находится вдалеке. Без идей невозможно продвигаться вперед, но мы не должны превращать идеи в Идею. Мы должны учитывать, что катастрофы есть продукт очарования воображения, и зависимости разума от абсолютов.
То, что мы называем демократией куда больше зависит от ментальных привычек нежели от институтов. Она не свободна от всяких слабостей и нуждается в постоянном улучшении и совершенствовании – но таком, которое в конечном счете находятся в рамках и соответствуют существующему порядку. Та напряженность и те трудности, которые воздействуют на демократию и на умы ее людей не стоит переоценивать – но стоит принимать в расчет при описании мира, в котором мы живем – и размышлениях о том, каким он может стать.
В этом контексте нельзя забывать о том, какое воздействие оказали тоталитарные идеи на умы граждан в плюралистических странах. Многие на Западе полностью приняли эти совершенно чуждые концепции. И многие другие не оказали им никакого противодействия. И кроме этого, на Западе все еще сохраняется некое вторичное заражение ментальной атмосферы, продолжающее искажать образ мышления в тех странах которым удалось избежать худших катастроф нашей эпохи.
Так на Западе, в особенности в академических кругах, до сих пор сильна идея о том, что все сводится к борьбе за власть, за гегемонию, за доминирование, и что выигрыш одних означает только одно – абсолютное поражение других. Это не более, чем повторение разрушительной ленинской доктрины – “Кто кого?” интеллектуально, речь идет о редукционизме, политически – о фанатизме. И снова – эти “исследования”, на основании которых строят политику опираются на предположительно неопровержимые статистические данные. По крайней мере экономисты начинают отказываться от подобного подхода – но в других контекстах он по-прежнему находит широкое применение – nombre fixe искоренить не менее трудно, чем idee fixe.
