Их непосредственная преданность и чувство принадлежности были очень узкими – своему клану, племени, деревне, городу или религиозной секте – и уживалась с их всеобъемлющей покорностью османскому султану-халифу в качестве религиозного главы мирового мусульманского сообщества. Даже репрессивные меры Османской империи в Леванте, начиная с осени 1915 года, не смогли настроить местное население против своего сюзерена. Уже в июне 1918 года, менее чем за три месяца до окончания военных действий на Ближнем Востоке, бригадный генерал Гилберт Клейтон, главный политический офицер Египетских экспедиционных сил, изгнавших из Палестины османов, которые вели войну на стороне Германии и Австро-Венгрии, отметил отсутствие “настоящего патриотизма среди населения Палестины”.
Два месяца спустя в британском отчете говорилось, что “мусульманское население Иудеи практически не проявляет интереса к арабскому национальному движению. Даже сейчас эффенди [т.е. высший класс], и особенно образованное мусульманско-левантийское население Яффо, проявляет скорее враждебность к арабскому движению, очень похожее на то, которое так распространено в Каире и Александрии. Этот класс мусульман-эффенди, не имеющий реальной политической сплоченности и, прежде всего, организационной силы, настроен либо протурецки, либо пробритански.
В этих условиях растущее еврейское присутствие в Палестине не встретило общенационального сопротивления. Конечно, существовал атавистический страх и ксенофобское неприятие “другого”, с его чуждыми привычками, культурой и политическими идеалами, но оно сменялось развитием мирного сосуществования, когда все большее число арабов получало материальную выгоду или даже зарабатывало на жизнь благодаря зарождающемуся еврейскому присутствию в стране.
Случались также столкновения за пастбища и сельскохозяйственные угодья, а также мародерские нападения на отдельных людей и общины, но они принципиально не отличались от других актов насилия и беззакония, которые терзали Палестину в то время.
