С одной стороны, Асад опасался того, что израильтяне соблазнятся выгодами помощи христианским милициям, конец которых казался неизбежным. Дамаск лежит всего в 30 км от ливанской границы – и Асад всегда боялся подобного флангового удара. С другой стороны, вмешательство самого Асада могло предотвратить израильскую интервенцию – что само по себе было неплохим идеологическим бонусом – в дополнение к принятию заблудшего Ливана в материнские объятия Сирии.
Несмотря на то, что современная Сирия, также как и Ливан, были созданиями европейских колониальных держав правители Сирии никогда не могли примириться с идеей независимого Ливана. То, что превратилось в республику Ливан, с их точки зрения, было не более чем небольшим компонентом Билад аш-Шам – культурно и географически гомогенного региона, ограниченного горами Таурус на севере, Евфратом на востоке, Арабской пустыней на юге и Средиземным морем на западе. В этой перспективе, государство Ливан было не более чем отклонением от исторической парадигмы, искусственным образованием, появившимися благодаря маронитскому партикуляризму и покровительствовавшему ему мессианскому французскому колониализму.
Здесь также необходимо более подробно остановиться на причинах горячей, и, на первый взгляд, загадочной ненависти, которой характеризовались отношения палестинского мэйнстрима (Арафат и ООП) и Асада. Асад, во время одной из встреч с ведущими палестинскими деятелями накануне вторжения в Ливан в 1976 бросил Арафату в лицо: “Вы не являетесь представителями палестинцев. Палестинцев представляем только мы. Не забывайте: Нет такой вещи, как палестинское образование! Палестинского народа нет! Есть Южная Сирия. Вы – интегральная часть сирийского народа, и Палестина – интегральная часть Сирии. Именно поэтому только мы, представители законных сирийских властей – единственные реальные представители палестинцев”.
Этот взрыв откровенности совершенно нехарактерен для Асада, но он прекрасно обрисовывает отношение сирийского национализма к “палестинской проблеме” и к “арабскому делу” в целом. Режим Асада презентовал себя не просто в качестве еще одного арабского государства, озабоченного судьбой палестинских братьев, но в качестве законного правителя арабских земель, находившихся под израильской оккупацией. Соответственно, святым долгом Дамаска было объединение всех сирийских земель, включая Палестину, под своим контролем. Таким образом, Сирия стала главным военным оппонентом не только Израиля, но и ООП. Логическим следствием этой позиции стало сближение Асада с маронитами и нелогичная война против идеологически близкого альянса Джумблат-леваки-ООП.
К стратегическим соображениям следует прибавить личную неприязнь Асада к палестинской “анархии” и ее олицетворению – Ясиру Арафату. Асад в 1969 посетил Амман и своими глазами видел, какой вызов представляют собой палестинцы устоявшимся арабским режимам. Иорданская столица была заклеена слоганами “Вся власть – Сопротивлению!”. Палестинцы часто вступали в ссоры и драки с иорданскими солдатами, всячески унижали взятых в плен офицеров. Асад очень уважал профессиональную армию и считал ее хребтом любой государственной системы. Об Аммане он вспоминал: “Никогда в моей жизни я не поддерживал анархию и никогда не буду. Анархия не приносит никаких плодов, только страдания. Я бы очень хотел, чтобы палестинцы не вмешивались во внутренние дела арабских государств. В то время, как я всегда выступал против палестинской анархии в Иордании и Ливане, я всегда верил в право палестинцев найти подходящую базу для ведения своей борьбы – будь то Сирия, Иордания, Ливан или Египет”.
