Советофилия является несколько экстравагантным выражением догматизма тридцатых годов в странах со свободой слова и прессы. Не стоит забывать и о том, что этот же период – несколько затянувшийся, совпадал с периодом, когда психоанализ считался уникальным и неопровержимым объяснением человеческого поведения. В реальности, несмотря на то, что фрейдистская и марксистская концепции логически несовместимы, многие передовые круги находили способы верить в обе, или в комбинацию различных элементов каждой из них. Обе разделяли характеристики, необходимые для системы, или для предполагаемой системы мышления, которую могли бы принять умы, жаждущие определенности – и марксизм и фрейдизм представлялись одновременно и научными, и исчерпывающими концепциями. И обе концепции – вместе и порознь представляли доказательства того, что несогласие между ними было продуктом предрассудков, встроенных в разум клеветников с противоположной стороны.
Конечно же, нельзя навешивать на фрейдизм грехи коммунизма. В Советском Союзе психоанализ был подавлен, и рассматривался в качестве буржуазной аберрации. В связи с этим становится еще более явной ирония того, что весь поток филокоммунистистической и антизападной литературы пронизан этими марксистскими и фрейдистскими “определенностями”. В этом жанре западная буржуазия, или доминирующие классы в целом, представлены не как отвратительные, но как изжившие себя, декадентские, обреченные на исчезновение и (среди прочего) – импотентные. В определенном смысле эта идея продолжала циркулировать и после окончания второй мировой войны. Во время одной из вечеринок мой приятель, журналист левых наклонностей, слегка подвыпив, набросился на герцога из северной Англии и стал кричать: “Да зачем ты вообще нужен?” и тому подобное. Общий знакомый заметил: “Говорят, что он очень хорош в постели”. Это вывело из себя журналиста куда больше, чем любое другое возражение.
Reflections on a Ravaged Century
by Robert Conquest
