Британский историк В.Д. Кирнан описывал ту роль, которую играл Ориент в западном воображении в XIX веке – роль которая может быть генерализована и в отношении других частей света и других периодов: “Будучи полностью акклиматизирован в царстве необходимости и предопределенности, человек Запада фантазировал об Ориенте как о царстве свободы, где возможно развиться за любые ограничения и пределы, с ничем неограниченной властью, мечта о которой погнала в этим места Наполеона…все эти эти неординарные вещи упорядоченный современный человек отвергал уже самим фактом своего рождения. И, как говорят в наши дни, наши мечты необходимы нам для поддержания ментального баланса, также и европейские коллективные грезы об Ориенте помогали поддерживать коллективный ментальный баланс”.
В наши дни мы наблюдаем взрыв осознания и понимания потенциала путешествия как средства решения личных и социальных проблем, все более стереотипной связи “познания” и “самопознания”. У этого феномена есть весьма ограниченный политический потенциал, и он может рассматриваться в качестве побочного продукта развития индивидуализма в западном мире. И так путешествие превратило в активность по улучшению эго, в механизм, предоставляющий новые сценарии для оценки все того же старого Я. Путешественники часто ищут места, в которые они могут себя встроить, в надежде заново открыть юность, силу, забытые интересы и таланты, более гармоничные отношения между собой и природой, между собой и социальным миром….
Следует ожидать, что среди многих самых разнообразных типов путешественников, в особенности тех, кто ездит по миру побуждаемый более глубокими амбициями и фантазиями будет велика доля интеллектуалов. В наши дни, несомненно, значительная часть интеллектуалов путешествует в поисках некоего политического озарения, но в это нет ничего нового – мыслители более ранних периодов ездили по миру не только ради развлечений и отвлечений. Хотя количество людей книги в прошлом было и невелико, и обычно они происходили из более привилегированных социальных слоев, часто они отвечали на все тот же импульс отправляясь в далекие и малоизученные земли.
Люди, уставшие или разочарованные своей собственной культурой с широко открытыми глазами взирали на эти далекие желанные места, где неиспорченные аборигены обитали в состоянии невинности, гармонии и аутентичности. Европейская культура, а позднее – и культура американская была пропитана амбивалентностью по отношению к самой себе, по отношению к своим собственным сложностям, ограничениями и претензиями на цивилизованность, с высоким уровнем социальной организации и социальных различий. Простым логическим следствием подобной амбивалентности было склонность верить в то, что лучшая человеческая доля существовала – или в прошлом, или в неведомых далеких землях – или в утопическом состоянии, в котором объединялись характеристики и идеализированного прошлого, и идеальных далеких земель. Как заметил Боле:
