Погоня за утопией принимала однозначно политические формы – посредством революции и восстания? в попытке создать социальный порядок настолько отличный от всех существующих, что утопия превращалась в нечто совершенно оправданное.
Наконец есть еще одна форма поиска утопии – паломничество в дальние страны в надежде найти в неизвестных или малоизвестных землях утопические социальные организации. Надежда на подобное открытие может быть интенсивной или не очень, мотивы могут варьироваться от легкого любопытства (исходя из перспективы найти нечто лучшее, нежели традиционные формы общественного устройства) до более интенсивного ожидания и даже уверенности в том, что можно найти социальные системы намного превосходящие те, что нам известны.
Мотивация подобных вояжей весьма сходна с той, что побуждает людей к менее целенаправленным путешествиям. Главной причиной большинства является желание новых переживаний и побег от рутины. Поиск необычного, экзотического, возбуждающего – часть многовековой традиции путешествий, в особенности путешествий на манер высшего класса. В этой традиции категории авантюристов, артистов и интеллектуалов зачастую накладывались одна на другую. Ожидание приключений, духовного обогащения, и, прежде всего, переживаний, изменяющих характер пилигрима всегда были частью привлекательности путешествий. В этом смысле путешествие и революция имеют нечто общее. Они ломают рутину, они кажутся приглашением к некоей трансформации личной жизни – хотя и не всегда четко определяемой. Также всегда есть надежда ассоциируемая с путешествием, на получение инструктивных уроков от “аборигенов” о том, как вести более богатую , насыщенную, духовную жизнь. Многие авторы видят в подобных импульсах древнее стремление к потерянному парадизу и невинности.
Компенсаторная функция путешествий , в качестве суррогата поиска Утопий – одна из главных тем исследования Боде об имиджах не-европейцев в европейском воображении. В предисловии к его книге Фрэнклин Баумер пишет: “Представления европейцев о не-европейцах не были просто описаниями реальных персон, но, прежде всего, проекциями их ностальгии и чувства неадекватности…Аутсайдер, и примитивный, и цивилизованный считается моделью того, чем европеец был в более счастливые дни, и чем он, возможно, может снова стать”.
