23 мая 1618 года – дата мятежа в Праге, который традиционно считается началом Тридцатилетней войны. Однако лишь через семнадцать месяцев стало ясно, даже для лидеров затронутых конфликтом стран, что мятеж, среди всех прочих инцидентов этой бурной эпохи, оказался искрой породившей пожар. На протяжении этих месяцев дела Богемии были постепенно идентифицированы с общими проблемами европейской ситуации – и сама по себе эта ситуация привела к войне.
Частичная элиминация, в последние сто лет определенных дефектов администрирования и материальный прогресс изменили ситуацию нашего бытия настолько , что нем нелегко понять политику XVII века без знания ее механизмов. Рутина правительства была плохо организована, политики не опирались на рациональную организацию, честность, эффективность и лояльность были редки и средний государственный человек работал, исходя из предположения о неизбежной утечке средств и информации.
Дипломатический ритм в Европе зависел от скорости передвижения лошадей, основе любых коммуникаций. Политическая необходимость была субъектом природной стихии: сильные ветры или обильные снегопады могли оказаться причиной начала, или, напротив, избежания международного кризиса. Жизненно важное решение могло быть отложено, или, в отчаянной ситуации, делегировано подчиненному за отсутствием времени, необходимого для консультаций с высшими властями.
Трудности распространения новостей препятствовали формированию общественного мнения, которое могло бы решающим образом влиять на политику. Подавляющее большинство крестьян жили в невежестве, не знало о том, что творится вокруг них, молчаливо страдало от последствий и поднималось только в случае, когда условия жизни становились по-настоящему несносными. Среди обитателей городов новости распространялись куда быстрее, что делало возможным рудиментарную демонстрацию общественного мнения – но только относительно богатые и хорошо образованные привыкли к сбору и использованию политической информации. Большинство народа оставалось бессильным, невежественным и безразличным. Публичные акты и характер каждого государственного деятеля таким образом приобретали диспропорциональную важность, и династические связи предопределяли дипломатические отношения в Европе.
