“Отторжение” – слово более подходящее для первоначальных обитателей проектов социального жилья – португальских, польских, итальянских и французских рабочих, которые заселили пригороды в начале 60-х. Вопреки утверждениям социологов “отторжение” эндогамно. Никакие планы социального смешивания, социального жилья, урбанистической реновации не предотвратят общины от объединения. Мы можем наблюдать это по всему миру, в любых условиях. Индивидуум не существует вне группы. Он может расстаться с ней только при применении насилия. Люди не заморожены и не прикованы к своему окружению, которое предположительно несет ответственность за их разложение. Внимательный наблюдатель может заметить, что вокруг предместий не стоят наблюдательные вышки и часовые не стреляют в спины беглецам.
Так что же мешает им покинуть “гетто”, как это ранее сделали более скромные французы, португальцы и итальянцы? Полицейские блок-посты? Цена на жилье? В Бобиньи квадратный метр стоит 3200 евро, в Париже — 6,5 тысяч. Но в Бресте – 1700 евро, или 2300 евро в таком динамичном городе, как Дижон. Квартира -студия в Сен-Дени куда дороже, чем в провинции. Социальные пособия помогают оплачивать это дорогое жилье. Обзоры демонстрируют, что после Парижа, жители Сен-Дени тратят наибольшую долю доходов на жилье (13%). В среднем по Франции эта цифра составляет 12,8%.
Может дело не в том, как рассеивать общины по территории. Может быть, они не хотят рассеиваться. Отчет суда аудиторов в 2012 году показал, что “социального микса” не получилось, несмотря на десять лет вложений в этот проект. Люди не уезжают только из-за денег или из любви к ближнему. Связь определенных общин с большими социальными группами реальна. Строительство новых районов иногда воспринимается в качестве замещения утраченной идентичности, которая никогда не знает, как себя построить заново.
Но дискурс в медиа не хочет слышать об этих реалиях. И по мере того, как проблемы не решаются и положение только ухудшается, в то время как дискурс и анализ остаются прежними, люди начинают задавать вопросы. А если эксперты ошибаются? А если они намеренно искажают или скрывают истину? А может быть, они подстрекают всех остальных сдаться, перестать искать правду, под страхом криминального преследования? Зачем они это делают? Может быть, ради республиканского равенства, “души Франции” как говорил Франсуа Олланд?
Все равны. Любое человеческое существо может стать чемпионом мира по шахматам, сборщиком мусора или тяжелоатлетом, делать любую вещь – также, как ее может делать любой другой, выглядеть как все и гордится одним наследием, испытывать такое же удовлетворение как другие, переживать такие же приключения, или же завидовать приключениям других.
Но поскольку подобные декреты отличаются одним неприятным свойством – они не могут быть реализованы, то уравнители решили в пользу тех, кто не сумел интегрироваться – ни через образование, ни через доступ к культуре, ни через экономические возможности – и изобрели для них особые права. Поскольку и такая система не работала, у них появилась прекрасная идея – свалить все на тех кто что-то делает, и выставить их порочными грабителями.
И если мы покровительствуем слабым, то, совершенно естественно, мы будем карать сильных. Когда кто-то декларирует свое намерение “бороться с неравенством” он провозглашает свою готовность пойти на войну против успеха, против собственности, против силы, против собственника, против богатого, против достойного. Ясное дело, француз, приносящий деньги обществу, француз, гордящийся своим успехом, своим наследием, своей историей, своей принадлежностью к западной цивилизации попадает в прицел. Чтобы все ребалансировать, мы решили превратить его в инвалида. Благодаря магии прессы он стал ублюдком-колонизатором, расистом, мачо, гомофобом, эксплуататором. И это даже не стигма левых – это естественное следствие логики всеобщего братства примененного к обществу. В последние годы эгалитаризм, этот подлинный культ зависти, наводнил все сегменты общества. Еще никогда такое количество французов не ненавидело самих себя. Никогда прежде такое множество умов не убедило себя в том, что “каждый – добр”, и что совершенно невероятно то, что “в двадцать первом веке все еще существуют войны и нищета”, что необходимо срочно “заставить богатых платить” и что “преступление – исключение” , а “иммиграция – возможность для Франции”.
La France orange Mechaique
Laurent Obertone 2013
