В период после холодной войны военно-политический истеблишмент США также отверг доктрину Пауэлла-Вайнбергера, но очень сомнительно, чтобы она была заменена чем-то работающим. Афганистан, Ирак и Ливия вряд ли могут быть внесены в резюме политических успехов. Более того, значительная часть политического истеблишмента испытывает трудности даже с тем, чтобы признать очевидные провалы, с единственным исключением – президентом Обамой, сообщившего, что Ливия была его величайшей ошибкой. Как бы вы не определяли американскую военную доктрину, на практике она хорошо не работает. Говорят, что первым правилом внешней политики Обамы было “не делай глупого дерьма”, но не составит большого труда доказать, что и он сам не придерживался даже этого ограниченного руководства.
Мультипликаторы силы: мертвые не стоят ничего
И в Украине и в Сирии Москва использовала силу очень скупо, эффективно используя местное население, своих собственных волонтеров и милиции союзников. Москва потворствует суб-конвенциональным подходам, включая партизанскую войну, смесь конвенциональных и неконвенциональных возможностей, ситуации в которой нет нужды беспокоиться по поводу эскалации и есть большая вероятность победы до тех пор, пока конфликт будет географически ограничен. Все это – методы оптимизации затрат в материальном и политическом смысле. В особенности в Сирии Россия использует наемников и спецназ в качестве мультипликатора силы с тем, чтобы поддержать скорее низкую боевую эффективность сирийской армии и ее иранских союзников. Масштабное использование контрактников на Ближнем Востоке было инициировано американцами в Ираке, где наемники составляли значительную долю использованных сил. Компании наемников по-прежнему – вне закона в России, и на практике являются скорее отростком аппарата безопасности государства, от применения которого всегда можно официально отречься, нежели коммерческим предприятием.
Иногда, как в Украине, предпочтение отдаваемое вспомогательным силам приводит к хаотической эскалации, но издержки этого для России оказались политически приемлемыми. Россия сохраняет низкую плотность сил на поле боя, быстро работает над тем, чтобы резко их увеличить за счет своих прокси. Потери среди прокси имеют нулевой эффект во внутренней политике и не отражаются на реальных военных возможностях. На протяжении 2014 и 2015 российское военное присутствие в Украине исчислялось несколькими батальонными группами, зачастую подразделениями численностью в роту, и небольшими поддерживающими элементами на поле боя. Российские подразделения редко оказывались на линии непосредственного огневого контакта, и предоставляли артиллерийское прикрытие, воздушную оборону и силы быстрого реагирования.
Этой стратегии помогает гигантский арсенал, унаследованный от советской армии, большая часть которого снята с вооружений и хранится на гигантских военных складах. Российские вооруженные силы в реальности малы по сравнению с масштабом страны, которую они должны защищать. Их численность вряд ли превышает 900 тысяч человек, в то время как численность сухопутных сил вряд ли дотягивает до 300 тысяч. Это может казаться внушительной силой, но Россия занимает одну восьмую поверхности суши Земли. Для сравнения, Турция и Пакистан- с территориями составляющими фракцию от российской, располагают армиями сравнимыми, если не большими по численности, чем российская – в обоих случаях речь идет о 400 тысячах солдат в сухопутных войсках. Тем не менее, Россия располагает неисчерпаемым арсеналом, с помощью которого она может оснастить любое количество маленьких армий на технологическом уровне Советского Союза середины 80-х годов.
A COMPARATIVE GUIDE TO RUSSIA’S USE OF FORCE: MEASURE TWICE, INVADE ONCE
MICHAEL KOFMAN FEBRUARY 16, 2017
