Абдуль Хак, последний меренидский султан, был проклят в мечетях Феза и затем формально лишен титула “командующий верующих”. Когда он попытался сохранить власть силой, против него восстали его собственные солдаты. Его протащили через весь город и он предстал перед судом старейшин. После этого его уволокли на одну из свалок перед городскими воротами. Там ему перерезали глотку и отрезали голову. Народ выбрал одного из потомков пророка, проживавших в городе, Мухаммеда аль-Джути, и совет старейшин и шейхов. Другие члены династии были отловлены и умерщвлены, а их мавзолей (остатки которого все еще видны на южных окраинах Феза) разграблен.
Этот эксперимент в исламской демократии продлился лет пять, но население не смогло переварить чрезмерной святости новых правителей, которые оказались не в состоянии, исходя из своих убеждений, справиться военными и коммерческими реалиями своего времени. Это предоставило возможности ваттасидскому генералу, Мухаммеду эш-Шейху (одному из сыновей Абу Закрия Яхья). Он начал с поста губернатора одного из портовых городов. Медленно, но верно он подчинял себе местные династии и слуг старого режима. К 1472 году он установил свою власть в Фезе, но проявил достаточно такта для того, чтобы шейхи приняли этот факт. Его власть над северной частью Марокко была подтверждена после того, как ему удалось изгнать португальцев из Форт Грациоза в 1489 – точно также, как авторитет султана аль-Буртагали был подтвержден победой под Мармора в 1515. Авторитет ваттасидских султанов в Марокко всегда висел на волоске. Их отношения со старой королевской династией, правившей в Марракеше, Хитата, никогда не были четко определены. Спонтанные пожертвования и нерегулярные дани, как представляется, удовлетворяли обе стороны. Ваттасиды были реалистами и использовали свои ресурсы с осторожностью. Они предпочитали контролировать внутреннее ядро нации – территории вокруг городов-крепостей Мекнес, Фез, Таза и Ксар эль-Кебир.
И на эту и без того запутанную политическую ситуацию вылились последствия уничтожения мусульманской Гранады. Волна за волной беженцев обрушились на страну. Некоторые из них принесли стремление биться до конца с христианскими крестоносцами. Но многие прибыли изможденными, униженными, и наполненными сосмнениями относительно будущей структуры всего их мира. Мусульманские интеллектуалы Феза, работавшие в колледжах университета Каравийюн пытались найти во всем этом хоть-какой-то смысл. В этот же период огромной популярностью пользовался лектор Ибн Гази , обучивший несколько поколений студентов истории, хадисам, поэзии, биографиям и толкованиям Корана. Мусульманские профессора, помимо прочего, должны были прокомментировать фатву из Орана, позволявшую мусульманам в христианских землях практиковать таквия – оставаться мусульманами в сердце, несмотря на то, что они вынуждены посещать мессу, пить вино и есть свинину. Этот принцип основывался на очень древней, преимущественно шиитской традиции, развившейся во время приступов суннитских преследований. Традиция основывалась на одной из сур Корана, делавшей исключение “для того, кто был принужден, но остался правоверным в сердце”. Все это были очень животрепещущие темы – там, где линия между целесообразностью и предательством, между разуподоблением и ересью было действительно очень тонкой. Когда султан аль-Буртугали обнаружил, что пленный христианский воин отказался отказавшимся от веры мусульманином, он велел сжечь его заживо. И тем не менее он сам много лет провел в португальском плену, и его собственный великий визирь был весьма уважаемым отпрыском знатной кастильской семьи, принявший ислам.
В этот период появляются и проповедники ненависти. Пропагандист политического ислама, аль-Магили, явился в Фез с посланием ненависти в отношении еврейских беженцев из Гранады. Он клеймил тех мусульман, которые общались или торговали с евреями и христианами в качестве кафиров. Его слушателей постепенно становилось все меньше – но он нашел себе новый приют в оазисе Туат, где он атаковал древнюю общину евреев-берберов. Оппортунистическая карьера политического проповедника позднее привела аль-Магили в Тимбукту, где новый правитель империи Сонгай, Аския Мухаммед (только что свергнувший легитимного султана, Ибн Сунни Али) с интересом воспринял тирады проповедника. Аския Мухаммед мог видеть, что у них есть очень практичное использование. Они не только легитимизировали его собственную карьеру, которая теперь могла быть преподана в качестве необходимого джихада. Они также помогали определить ранее безобидных мусульман в качестве кафиров, которых можно было атаковать, ограбить и продать в рабство.
