Сержант, заорав на какого-нибудь чувствительного новобранца, мог стать причиной множества проблем для своего капитана. Реальные последствия рекомендаций Дулиттла были психологическими. Офицеров не сделали полностью беспомощными – но они чувствовали, что получили по зубам. Офицерский корпус, к 1946 снова полностью профессиональный, не знал, как с этим жить.
Гражданские забыли одну очень важную вещь: к 1946 году все интеллектуальные и чувствительные типы армию покинули – они рассчитывали найти что-то получше. Новые люди, пришедшие в армию были из того разряда людей, которые приходит в армию по всему миру – юноши с пустыми глазами, не сформировавшиеся, нуждавшиеся в муштре.
Теперь сержант встречал вновь прибывших с широкой улыбкой на лице. Если раньше он им прямо говорил, что ему тошно на них смотреть, и что они недостаточно круты для его подразделения, теперь он смиренно вел их к командиру роты. Командир, молодой и чисто выбритый человек, который раньше был также далек от рядового, как сам господь бог, теперь тоже улыбался: “Добро пожаловать, джентльмены. Я командир вашей роты. Я здесь для того, чтобы вам помочь. Я постараюсь превратить ваше пребывание здесь в приятное и доходное предприятие”.
Все это было очень демократично и приятно – но такова природа молодых людей, что они делают все, что им сходит с рук – и теперь с рук сходило практически все.
Солдат мог сказать сержанту: Иди просрись! В старой армии его бы просто прибили – и он бы знал что такое правила, и как их соблюдать. В канадской армии – которую почему то наши американский либералы считают фашистской и бестиальной, его бы выставили перед строем, сократили бы жалованье, посадили бы на 30 дней. Таким образом, без всякого вреда для его биографии, он бы сразу понял, что приказы следует выполнять.
Но в новой американской армии сержант должен был отрапортовать о произошедшем своему начальнику штаба. Тот тоже не мог предпринять ничего особенного – только доложить об этом наверх. И он не хотел бы отдавать солдата под суд – с тем, чтобы навсегда замарать его судимостью. Обычно, такому человеку указывали на необходимость быть вежливым – и дело спускалось на тормозах.
Некоторые рядовые, криво улыбаясь, были весьма довольны таким положением вещей.
Очень скоро сержанты, осознав, что происходит, начали брататься с солдатами. Может быть, своей популярностью они смогут чего-то добиться? Младшие офицеры, оказавшись без сержантов, готовых разбивать головы, пришли к выводу что лучший вид доблести – не отдавать непопулярных приказов.
Новые легионы носили старые имена, гордые флаги, маршировали со своими овеянными славой вымпелами. Девизы полков все еще звучали “Мы можем”. В своих удобных, красивых мундирах, блестящих ботинках – на это деньги были, солдаты выглядели хорошо. Их внешность заставляла генералов улыбаться.
То, чего им не хватало, видно не было. Пока не заговорили пушки.
