Революция снова будет американской – несмотря на то. что как и в 18-м веке, все взоры прикованы ко Франции. Ревель жил в революции индивидуализма Вудстока, движений черных, феминисток и геев, в революции меньшинств. Он понимал, что их слияние воедино в американских университетах 60-х ведет к политической корректности, которая сметет традиционное и патриархальное общество. Не Маркс: Революционеры мая 68-го использовали марксистский язык – для того, чтобы родить капиталистическую революцию. Не Иисус: Практика католического поклонения практически исчезла, и дала рождение “пост-христианству”, некоей смеси христианского милленарианизма без догмы (знаменитые взбесившиеся христианские идеи Честертона) с универсализмом, совершившим крутой вираж в сторону “без-граничности” (в смысле отсутствия границ) – любви к ближнему доходящей до самоненавистничества. Абсолютный пацифизм, взятый из Евангелия извращен в абсолютное отрицание любой войны, любого конфликта, любого насилия – все это в представлении феминисток ассоциируется с потенцией, виновной во всех смертных грехах.
Эти волны постхристианской феминизации и универсализма пробили плотины патриархальной Франции, основанной на господстве Отца в доме и главы государства в стране.
Победа революции достигается смертью отца. Смертью всех отцов. Это – неотъемлемое условие любой революции. Как заметил Бальзак, уже в 1793, вместе с Луи XVI были гильотинированы все отцы. Но Наполеон, с его Гражданским Кодексом, восстановил трон отца. Де Голлю даже удалось, через 150 лет проб и ошибок, восстановить значение главы государства. Вся эта секуляристская конструкция ныне уничтожена.
Наша эпоха полностью создана маем 68-го. Не самими событиями, которые, скорее явились плохими подражаниями золотой поры революций 18-19 веков, но эпической легендой, которая была сфальсифицирована, уроками, которые были выучены, элитами, которые были выведены, слоганами, которые были придуманы (“Запрещено запрещать”, “Мы все – германские евреи”), ментальный мир, рожденная идеология и культура сформировали новое лицо того мира, в котором мы живем.
Также, как парижские революционеры 1789 навязали свои идеологические причуды пассивной и зачарованной провинции, точно также Enragés 68 научили этот мир и “эту страну”, и ее упрямый народ. Мы все – дети мая 68-го, или скорее тех 40 лет, которые за ним последовали. Эти “события” стали нашими “иерехонскими трубами”: за несколько дней мятежники снесли стены, и с тех пор они не перестают рушиться. И мы прославляем эти руины больше, чем самые прекрасные наши здания. Шарль Моррас когда-то воспел 40 королей, сделавших Францию. Сегодня мы должны рассказать о сорока, Францию разрушивших.
Настало время деконструкции деконструкторов. Год за годом, президент за президентом, закон за законом, интеллектуал за интеллектуалом, газета за газетой, школьная реформа за школьной реформой, договор за договором, босс за боссом, песня за песней, фильм за фильмом, футбольный матч за футбольным матчем.
Тотальная история этой веселой деконструкции, искусного разрушения упорных зубцов и шестеренок, на которых была построена Франция, история абсолютного отчуждения и беспрецедентной дезинтеграции, история растворения льда в водах индивидуализма и ненависти к себе.
