Данная статья начинает серию постов, посвященных восстанию “Махди” Мухаммеда Ахмеда в Судане 1880-х годов. Оно положило конец египетской империи и бросило вызов всему тогдашнему миропорядку – хотя этот вызов тогда и не был воспринят правильно. Последствия этого ощущаются и по сей день.
Мухаммед Ахмед всегда отличался от трех своих братьев, вместе с которыми он был занят в судостроительном бизнесе своего отца. Его сердце принадлежало другой семейной традиции. Они происходили от Ашраф – тех, кто претендовал на прямую линию наследования от семьи пророка. От маленькой верфи на острове посреди Нила, прямо напротив Донгола, мальчик прослеживал напрямую свою генеалогию – через 30 поколений – к имаму Али, кузену и зятю пророка. Детство Мухаммеда Ахмеда было окутано легендами. Он начал разговаривать в возрасте двух недель. У девственницы, ухаживавшей за ним, внезапно появилось молоко в груди.
Знамения коррупции и разложения окружали его. Египетские сборщики налогов разорили провинцию. Ирригационные каналы высохли, колодцы обрушились. Даже пальмовые деревья согнулись. Конический купол мечети Донгола по-прежнему блистал над массами песков, но этот региональный центр северного Судана превратился в египетскую военную базу и поселение вокруг нее. Губернатор, горбатый турок Ибрагим Эффенди правил из своего Дивана. Он обогатился с помощью мошенничества, пыток и спекуляций зерном. В качестве реформатора, он заменил традиционные формы наказания – отрубание рук и ног на бастинадо – битье тростью по пяткам. Подвластное ему население обитало в вонючих трущобах, застроенных хижинами из глинобитного кирпича. Донгола была последней станцией “сорокадневной дороги” – следующая остановка была в Вади Залфа на египетской границе. Арабы-берберы – как семья Мухаммеда Али добывали пропитание, ковыряясь в высохшей земле и пропуская невольничьи караваны. К северу от египетской базы развалины христианского города смеялись над руинами настоящего.
Народ страдал, но отец Мухаммеда Ахмеда наживался на египетской оккупации. Туркийя (аборигенное определение египетской колонизации и формы правления в Судане) давила на юг, в поисках слоновой кости и рабов, и спрос на лодки и тех, кто их строит, постоянно рос. Когда Мухаммеду было пять лет, Хартум дал выгодный контракт. Несмотря на то, что мать Мухаммеда была на сносях, семейство погрузилось в лодки и направилось в Карири, к северу от Хартума. Отец умер в пути. Братья стали вести бизнес.
Братья заметили острый ум и духовные привычки младшего в семье. Ученость была большей честью, чем столярное ремесло. Они воспользовались частью денег, заплаченных Туркийя, и отправили его учиться в хартумскую мадрассу. В 11 Мухаммед был хафизом – знал наизусть Коран. В 17 он знал теологию, объяснения Корана, и хадисы.
Молодой ученый покинул мадрассу в тот период, когда Хартум был настоящим фонтаном религиозной коррупции, принародного пьянства, и бесстыдного распутства. В городе было только два здания со стеклянными окнами – дворец губернатора и его гарем. Рабы и слоновая кость привлекали бандитов, христианских миссионеров и берберов, превратившихся в людей второго сорта. Официальный ислам сотрудничал с турками, оправдывая любой каприз губернатора. Даже суфийские братства жили на подачки турок. Точно также, как работорговля, суданский ислам был куплен, взят накатом турками. Они унизили ислам, и превратили его в еще один товар.
