Нет такой вещи, как “модернизм вообще”. Есть лишь национальные общества, которые становятся современными – каждое на свой лад. Эта работа посвящена культурному парадоксу германского модернизма, а именно, усвоению современных технологий германскими мыслителями, отвергавшими принципы Просвещения. Бинарные противопоставления – традиция или модернизм, прогресс или реакция, община или общество, рационализм или харизма – доминировали в процессе развития европейского модернизма. Изучение этих пар в контексте германской истории демонстрирует, что германский национализм, а за ним – национал-социализм были в первую очередь мотивированы отрицанием модернизма – политических ценностей французской революции и экономических и социальных реалий, созданных индустриальной революцией. Нам говорят, что Романтическая Германия отрицает научный модернизм. Если бы подобное пасторальное видение подавило технологический прогресс, германский модернизм не привел бы к германской катастрофе. В этом труде, посвященном тому, что я называю реакционным модернизмом, я призываю к более детализированному взгляду на германскую идеологию в период Веймарской республики и третьего рейха.
Мой основной тезис таков: до и после захвата нацистами власти, важное течение внутри консервативной, и затем нацисткой идеологии по существу примиряло антимодернистке, романтические и иррациональные идеи, присутствовавшими в германском национализме с наиболее очевидной манифестацией рациональности – а именно, современной технологией. Реакционный модернизм – типичная идеалистическая конструкция. Мыслители, которых я называю реакционными модернистами, сами себя так никогда не называли. Но эта традиция состоит из связного и несущего смыслы набора метафор, ключевых слов и эмоционально наполненных выражений, которые, в результате своего воздействия, конвертировали технологию, превратив ее из компонента чуждой, западной Zivilisation в органическую часть германской Kultur. Так родилась комбинация политической реакции и продвинутой технологии. В то время как германские консерваторы говорили о технологии или культуре, германские правые говорили о технологии и культуре. Реакционный модернизм не был прагматической или тактической переориентацией, но это – не отрицание того, что он трансформировал военно-промышленные необходимости в национальные добродетели. Скорее, они встроили современные технологии в культурную систему германского национализма, никак не принижая его романтических и анти-рациональных аспектов. Реакционные модернисты были националистами, отвернувшими романтический анти-капитализм германских правых, отказавшись от убогого пастернализма, указывая вместо этого на очертания прекрасного “нового порядка”, который заменит бесформенный хаос, возникший в результате капитализма, на объединенную и технически продвинутую нацию. Сделав это, они внесли значительный вклад в живучесть и устойчивость нацистской идеологии на всем протяжении гитлеровской эпохи. Они призвали к революции справа, к революции, которая восстановит примат политики и государства над экономикой и рынком – восстановив тем самым связи между романтизмом и перевооружением.
Несмотря на то, что я называю этих мыслителей реакционными модернистами, сами себя они считали революционерами, похоронившими материализм в прошлом. В их видении, материализм и технология ни в коем случае не были идентичны. Томас Манн уловил суть реакционного модернизма, написав: “Реально характерный и опасный аспект национал-социализма – смесь крепкого модернизма и положительного отношения к прогрессу с мечтами о прошлом: высоко технологический романтизм”. Эта книга – презентация того, что Манн уловил в качестве интерпретации немецкой Innerlichkeit (замкнутости) и современной технологии.
