Нейтралитет был фасадом, за которым Саландра скрывад свою настоящую игру – но какова была ее цель? Ирредентизм был очевидным намерением, неоценимым стимулом для мотивации патриотов и плакатом военных целей Италии. “Тренто и Триест” – таков был боевой клич, исходивший от колонн новых рекрутов, начертанный на поездах с солдатами, и никто не кричал “Далмация и Валона”. Бросок Италии в войну был смесью амбиций потенциальной великой державы вместе с верой Саландра в то, что его премьерство будет укреплено короткой и победоносной войной. В реальности у Саландра не было обсессии территориальных завоеваний. Позднее он отрицал, что когда либо верил в то, что Италия выиграет от приобретения Далмации или Тироля к северу от Больцано. Для него эти территории были не более, чем разменной монетой для послевоенного торга.
Его проект был совершенно иным: он стремился стабилизировать итальянскую политику после того, как существенно сдвинет ее вправо. С этой целью он строил антисоциалистический блок – блок северных индустриалистов и южных латифундистов, объединенных желанием пробиться на внешние рынки и поддержания гражданской дисциплины в отечестве. Будучи аутентичным реакционером Саландра стремился ( как он сообщал в своих мемуарах, написанных при фашизме) “очистить” либерализм от демократического “шлака”. В современных терминах он был неоконсерватором, продвигавшим бизнес в ущерб социальной справедливости, организуя военную авантюру. Как на это указывали многие, интервенция была клапаном, через которое пытались выпустить накопившийся в обществе пар, она понималась в качестве средства решения внутренних проблем. Кризис, спровоцированный “красной неделей” в июле 1914 года оказал формирующее воздействие на премьерство Саландра и начало общеевропейской войны через считанные недели представлялась возможностью, которую нельзя упустить. Потому что “только война с ее обязательными перемирием на фронте трудовых конфликтов и милитаризацией общества могла позволить иерархическую реорганизацию классов”. Такой анализ был сделан задолго до начала мировой войны великим итальянским мыслителем Бенедетто Кроче. Интервенция, согласно Кроче, должна была послужить основой замены либерального порядка авторитарным режимом, “современной плутократией, не обремененной идеологией и сомнениями”.
Не только политики и элиты с их скрытыми мотивами боялись остаться в стороне в тот момент, когда решалась судьба Европы. Ход событий усиливал убеждение в том, что сама история Италии превращала войну в неизбежность. Когда два члена семьи Гарибальди погибли, сражаясь на стороне Франции в декабре 1914 года на их похороны пришли более 300 тысяч человек. Интервенционисты теперь могли доказывать, что их дело совпадает с итальянской республиканской традицией и ее национальными устремлениями. Другими словами, даже если вступление в войну против Австрии могло оказаться колоссальной ошибкой, она была ошибкой необходимой, ошибкой, которую сознательные патриоты готовы были совершить.
