Сорванные со своей земли, голодающие и дезориентированные массы – последователи Танхейма, Эмико – Мясника Евреев Рейнланда, Одо смотрели и на своих жертв, и на своих лидеров с эсхатологической точки зрения – из которой они слепили свой собственный социальный миф.
Согласно традициям Пророчества Сивиллы и другим, до Миллениума необходимо было извести неверие. В определенном смысле идеал полностью христианского мира также стар, как и само христианство. Тем не менее, христианство, как правило, оставалось миссионерской религией, и настаивающей на том, что уничтожение неверных может быть достигнуто путем их обращения в истинную веру. Напротив, мессианские орды, формировавшиеся в XI и XII веках вообще не понимали, почему этой цели невозможно достигнуть путем физического истребления неверных. В Песне о Роланде – наиболее знаменитом литературном воплощении духа первого крестового похода этот новый подход выражался совершенно недвусмысленно:
“Император взял Сарагосу. Тысяча франков тщательно прочесывают город, мечети и синагоги. Железными молотами они разбивают образы и идолы, и потому здесь более не осталось места колдовству и проклятиям. Король верит в Господа, и желает служить ему. Его епископы благословляют воду, а язычников загоняют в баптистерий. И ежели кто-то сопротивляется Шарлеманю, король вешает или сжигает его, или убивает мечом”.
В глазах крестоносцев-пауперов истребление мусульман и евреев было первым актом финальной битвы. Как и в более ранних эсхатологических фантазиях евреев и первых христиан ее кульминацией должно было стать убиение самого Принца Зла. Над этими отчаявшимися ордами, когда они перешли к своей работе истребления, веяла фигура Антихриста. Гигантская ужасающая тень ощущается даже на страницах хроник. Антихрист уже родился, в любой момент он может воздвигнуть свой трон в Храме в Иерусалиме. Даже среди высшего клира находились те, кто произносил подобные речи. И несмотря на то, что эти фантазии не имели никакого отношения к усилиям Папы Урбана по организации первого крестового похода – хронисты, пытавшиеся описать атмосферу тех дней, приписывали их и ему. Такова Божья Воля говорил Урбан на горе Клермон.
