Среди различных вызовов, с которыми сталкивался гражданский и демократический порядок наиболее распространенным и упорным был и остается марксизм.
В 1998 году, отмечая 150-летие манифеста коммунистической партии старый и уважаемый журнал писал, что мысли его авторов, Маркса и Энгельса, продолжают сохранять великую релевантность и важность. Важность эта заключается в том, что “Маркс и Энгельс предсказали возникновение мирового рынка”. Но это было не единственным их предсказанием. И другие, куда более характерные предсказания оказались, мягко говоря, весьма обманчивыми “блуждающими огоньками”. В реальности идеи, провозглашенные в Манифесте и позднее разрабатывавшиеся авторами на протяжении всей жизни стали главными источниками изрядных проблем во всем мире на протяжении жизни пяти поколений.
Другие формы революционно-утопических фантазий – анархизм и синдикализм и их различные отростки выжили, но из-за различных резонов которые мы сейчас изучим, марксизм доминирует в описываемой нами структуре ментальности.
В этом изучении, натуральным образом, возникнут описания специфических дефектов марксистского сознания, но более всего нас интересуют следующие вопросы: как оно появилось на свет? Как развивалось? Каковы были характеристики, позволившие (и, в меньшей степени, до сих пор позволяющие) ему повлиять на умы стольких людей? То что следует – не полное исследование, и не исчерпывающая критика марксизма. Марксизм воспринимается и анализируется здесь в том качестве, в котором он занял свою нишу и приобрел адептов – в качестве человеческого ментального феномена.
В своем классическом труде, посвященном апокалиптическим движениям средневековой Европы, The Pursuit of the Millmnium , Норман Кон указал на то, что современные революционеры представляют картину грядущего общества в том же виде, как их средневековые предшественники – “ в качестве состояния тотальной общности, общества, в котором царят полное согласие и совершенно отсутствуют внутренние конфликты”. Ожидание и предвидение подобного единодушия равнозначно ожиданию и предвидению полного отказа от индивидуальности. Утопия раздувает “общность” до того уровня, что она начинает восприниматься на уровне автономной единицы – а не в качестве объединенных в нечто общее отдельных социальных существ.
