Есть люди которые являются революционерами по складу характера, люди, для которых пролитие крови является чем то естественным. Пушкин хорошо видел опасность: “Те среди нас, кто планирует невозможные революции – или юноши, не знающие наш народ или же люди с каменным сердцем, не ценящие своей собственной жизни, но еще меньше ценящие жизнь других”. Таковы они, попавшие в ловушку Идеи, и готовые уничтожить “врагов народа”. Речь идет также и об интеллектуалах, которые , в строгом смысле слова, не были революционерами, но говорили об интересах”человечества” как целого. Так, например, Бертран Рассел был готов к тому, что “если можно доказать, что человечество сможет жить счастливо после уничтожения всех евреев, то не будет никакого резона возражать против осуществления подобного уничтожения”.
Революционер веровал, что ради блага всего человечества совершенно естественно необходимы диктатура и террор – также как ацтекские жрецы веровали в необходимость практики вырывания сердца у тысяч жертв. Жрецы делали это, потому что верили – без этого солнце не взойдет, что будет куда более ужасной катастрофой для всего человечества. В обоих этих случаях средства были необходимыми – и потому дозволенными – если теория была корректной.
Как и все параноики, революционеры узаконивают ненависть, которую они практикуют очень эффективно. Они претендуют на легитимацию ненависти в интересах человечества, и в этом они заблуждаются. Иначе говоря, вышеупомянутое стремление к примитивной определенности, капитуляция перед откровением, выливается в примитивное подчинение индивидуального разума разуму предположительно коллективному. Нечто подобное может быть сказано не только о принятии индоктринированными террора но и лжи, двух ключевых характеристик абсолютистской Идеи, подобно Греху и Смерти в ранней литературе.
