Бонапарт, в момент несвойственной для него откровенности, написал: “Позиция французов была неопределенной. Правоверные, сокрушенные скоростью развернувшихся событий, их лишь терпели, склонившись перед силой, но уже открыто порицали триумф идолопоклонников, одно присутствие которых отравляло священные воды Нила. Они стенали над посрамлением, упавшим на первый ключ к священной Каабе. Имамы намеренно читали те суны Корана, что были наиболее враждебны к неверным”.
Главнокомандующий очень хорошо понимал, что образованные египетские мусульмане будут рассматривать, и объяснять французское завоевание как продолжение средневековых крестовых походов. Если египтяне решат, что французы – крестоносцы, и что их целью является доминирование на Ближнем Востоке, они никогда не смирятся с французским правлением. Бонапарт напомнил слова графа Волнэ, посетившего Египет в 1788 и сказавшего, что завоевателю Египта придется вести три войны – одну против британцев, вторую – против Оттоманской Империи и третью – против местных мусульман. Волнэ на этом основании предупреждал о тщетности попыток завоевания, но Наполеон воспринял это предупреждение как вызов.
Наполеон рассчитывал на то, что ему удастся принудить имамов произносить пятничную молитву в его честь. Как правило, пятничная проповедь в те времена произносилась во имя оттоманского султана, Селима III, но главнокомандующий желал, чтобы эта привилегия и связанная с ней легитимация перешли к нему. Конечно же, было глупо надеяться на то, что пятничная молитва будет произноситься во имя европейского христианского правителя.
На протяжении всего этого лета, где бы Наполеон не встречался с религиозными авторитетами, он указывал на то, что они недостаточно противодействуют лихорадочной антифранцузской агитации в мечетях, и он требовал издания фатвы, обязывающей имамов покориться новому государству. Когда этот вопрос был поднят во время описываемого праздничного ужина, духовные лица аль-Азхар побледнели и оцепенели. Шейх Абдулла аш-Шаркауи ответствовал: “Вы желаете защиты Пророка. Он любит Вас. Вы хотите, чтобы арабские мусульмане встали под ваши знамена. Вы стремитесь восстановить славу Арабии, и вы не идолопоклонник. Станьте мусульманином! 100 тысяч египтян и 100 тысяч арабов Арабии, Медины и Мекки вольются в ряды вашего войска. Обученные и дисциплинированные на французский манер, они завоюют Ориент для Вас, и Вы восстановите во всей ее славе отчизну Пророка”. Бонапарт вспоминает, что лица ученых старцев в этот момент загорелись и они пали ниц, взывая к защите и помощи небес.
То, что Шаркауи призвал Бонапарта принять ислам, представляется весьма вероятным, хотя использование европейских концепций “араб” и “отечество” за сто лет до того, как они привились на ближневосточной почве умиляет и должно быть списано на всплеск воображения автора, скучающего на Св. Елене. В лучшем случае Шаркауи рассчитывал на то, что принятие генералом ислама придаст новый импульс возрождению мусульманского мира. Если Бонапарт примет веру, а затем пошлет дань в Стамбул, попросит султана формально признать его наместником Египта, с точки зрения египтянина не произойдет ничего сверхъестественного. В конце концов, многие правители Египта были урожденными христианами, выходцами с Кавказа, и султан регулярно постфактум признавал их права.
Главнокомандующий, судя по всему, серьезно обдумывал этот вариант, хотя бы ради проформы. Он письменно ответил шейху: “Существуют два великих затруднения, препятствующих превращению моей армии в мусульманскую. Первое – обрезание, второе – вино. Мои солдаты привыкли к нему с пеленок, и я никогда не смогу убедить их в необходимости отказаться от него”. Наполеон излагает историю о том, как шейх Мухаммед аль-Махди (рожденный коптом и принявший ислам ради того, чтобы иметь возможность учиться в аль-Азхар) предложил публично обсудить эти проблемы с 60 ведущими учеными религиозного университета. Он также утверждает, что по Египту распространились слухи о том, что имамы наставляют Великого Султана на путь истинной веры. Это описание того, как счастливые египетские мусульмане радуются известию о том, что завоевавший их страну кафир учит наизусть Коран – еще один пример непривлекательной особенности Бонапарта верить собственной пропаганде.
