И все эти эксперименты провалились. Каждый из вышеупомянутых политиков обнаружил, что его режим поглощен и переварен теми самыми элитами, которые он намеревался свергнуть с пьедестала. В конце концов, они перешли к тому же самому распределению патронажа, как и режимы, которые были ими свергнуты. Ни один не смог создать массовой партии, кадрами которой стали бы профессиональные политики и идеологически мотивированные активисты – вместо “феодалов”, лидеров городской мафии и их приспешников. Единственный кто реально попытался сломать мощь кланов – Бхутто, в конце концов, был вынужден обратиться к ним за поддержкой.
Военные режимы, захватившие власть с обещаниями смести коррумпированные элиты, очень скоро обнаруживали, что не в состоянии править без поддержки парламента, который состоял из тех же “феодалов”. Западные требования осуществить реформы и “восстановить демократию” посему, в данном случае, противоречили один другому.
Дабы изменить вышеописанную ситуацию по модели Ататюрка и кемалистов необходимы два условия: наличие сильного пакистанского национализма, не существующего в условиях этнически разделенной страны и жесткость Ататюрка и его окружения – для подавления любых проявлений религиозной, этнической и племенной оппозиции. Приятные слуху западного либерала байки о создании “турецкой модели” игнорируют как протяженность времени, потребовавшуюся для ее создания, так и гекатомбы трупов, на которых, в буквальном смысле слова, построено современное турецкое государство.
За исключением геноцида в Восточной Бенгалии (Бангладеш), население которой пуштунские и пенджабские солдаты рассматривали в качестве недочеловеков и язычников, пакистанская армия продемонстрировала, что она не в состоянии совершать массовые злодеяния против собственного народа – ни Северо-Западной Пограничной провинции, ни в Белуджистане, ни в Синдхе. Армия всегда предпочитала найти компромисс с местными племенными и клановыми лидерами и не проявляла никакого желания убивать граждан собственной страны.
Наиболее ярким показателем этого является относительная сдержанность и мягкость всех пакистанских военных диктатур – если сравнивать их с другими подобными диктатурами в других странах. За всю историю Пакистана только один премьер-министр – Зульфикар Али Бхутто был казнен – вместе с десятком-другим видных политиков.
Пакистан, в принципе, никогда и не сталкивался с мятежами, подавление которых потребовало бы организации серьезной бойни. Все, конечно же, может измениться – после возникновения пакистанского “Талибана”. Следует отметить, однако, что Индия сталкивалась с гораздо более масштабными бунтами, и подавляла их соответственно масштабными репрессиями. Как в Индии, так и в Пакистане государство не несет ответственности за массовые убийства и нарушения прав человека. Нарушения являются следствием не силы государства, а его слабости. Даже если преступления совершаются полицейским, он, как правило, не выполняет приказы государства, а лишь следует вековой традиции, по которой представители власти охотятся на слабого и беззащитного. Командир пакистанской полиции в провинции Синдх объяснил Лиевену: “Я стараюсь не допускать, чтобы мои ребята насиловали женщин и пытали подозреваемых до смерти –и не больше этого. Надо быть реалистом”. Громадное количество преступлений против человечности как в Пакистане, так и в других государствах Азии, и если на то пошло, и в Латинской Америки происходят от смеси жестокости фрилансеров и эксплуатации полицией.
