Доблестный эмир не принял этого от пророков, но потребовал, чтобы был процитирован сам Моисей – с тем, чтобы доказать, что он – посланник Божий.
Принять Пятикнижие и отвергнуть пророков – классическая самаритянская позиция в отношении библии.
Приверженность к этой позиции можно также увидеть в некоторых частях переписки между Умаром и Лео.
Умар задает вопрос: “Почему вы не примите все то, что Иисус сам говорил про себя, но ищите доказательства вочеловечивания в писаниях пророков и псалмах, Вы… не удовлетворены тем, что Иисус сам говорил про себя, но верите в то, что сказали пророки. Но Иисус воистину заслуживал веры, был близок к Богу, и знал себя лучше, чем писания, искаженные и извращенные людьми вам неизвестными”.
Тенденция хагаритской стороны явно близка самаритянам. То, что великие еврейские пророки едва упоминаются в Коране, в возможно – остатки этой доктрины. Самаритянской традиции было что предложить хагаритам. Во-первых, она лишала базы относящийся к царю Давиду компонент еврейского мессианизма. – ни легитимность монархии Давида, ни святость Иерусалима не провозглашаются в Пятикнижии. Одновременно, она делает усиливает патриархическое ударение религии Авраама. В более общем смысле, принятие на веру Пятикнижия без пророков определяет привычку подвергать сомнению религиозный авторитет, по меньшей мере в том, что относится к писанию.
Хагариты, таким образом, нашли решения самых неотложных проблем, с которыми они столкнулись в результате разрыва с иудаизмом. Религия Авраама помогла им установить кто они такие, в то время как христианский мессианизм помог установить, кем они не являются, и их позиция в отношении писания, не только помогла с мессианизмом, также дала им наследие некой элементарной доктринальной грамотности – направления, в котором можно было продолжать. Проблема была только в том, что все эти решения были совершенно несовместимы друг с другом.
Patricia Crone and Michael Cook Hagarism: The Making of the Islamic World 1977
