Очевидно, что требования содержания функционирующей государственной бюрократии, даже в случае, если ее единственной задачей является роль посредника в отношении зарубежных экономических интересов – таких, как нефть, требует куда более сложной и умелой администрации, чем та, что может быть поддержана племенными структурами. И в Ливии 50-х годов было очень и очень немного людей, располагавших необходимыми навыками, опытом и верой в бюрократическую администрацию. Более ранние усилия турок, Сануситов, Триполитанской Республики и даже итальянцев по созданию и поддержанию администраций были не более, чем краткосрочными экспериментами, закончившимися ужасающим провалом. Посему неудивительно, что энтузиазма к созданию новых структур не наблюдалось, и идеология родства оставалась ведущей – и на формальном, и на неформальном уровнях. На формальном уровне она была закреплена в конституции, которая гласила: ” Суверенитет Объединенного Королевства Ливия вверен нации. По воле Аллаха, народ доверил его королю Мухаммеду Идрису ас-Сануси, и после него – его наследникам по мужской линии, в порядке старшинства”. Неформально, отрицание безличных формальных норм шло куда дальше. Политические партии были запрещены вскоре после объявления независимости, и политика превратилась в соревнование семейных, племенных и местечковых интересов, потому как лишь племенные и клановые сети предлагали организованную структуру конкуренции. Внутренний конклав короля и его параллельная система власти не были прописаны в конституции, но именно это придворная клика доверенных советников и доверенных лиц, выходцев из среды племенной знати, вместе с тщательно отобранными представителями городских лоялистов, активно участвовавших в системе патронажа, реально управляла страной. Таким образом, вместо того, чтобы опираться на административную компетенцию или идеологическую лояльность, монархия делегировала власть представителям могущественных семей. Знать скрепляла свои связи браками, и благодаря им, а не своей квалификации, получала важные должности в правительстве.
Один из наиболее значительных историков Ливии этого периода, Хасан Салахэддин Салем описывал роль семьи и племени, в качестве инструментов набора в политические элиты: “Племенной элемент представлял собой интегральную часть политического лидерства страны в период 1952-1969 годов. Большинство ливийцев верили в то, что страна контролируется несколькими семьями, которые определяют их судьбу”. Это воззрение отразилось в более поздних писаниях Муамара Каддафи, заявлявшего о необходимости “покончить с правлением семьи и семейным влиянием в ливийской политике”.
Отношения между семьей и племенем весьма сложны, и опора на семью может оказаться компромиссом с государством. Несмотря на то, что и семья, и клан отражают важность родства, строго говоря, племенной критерий распределения ресурсов и разрешения конфликтов конкурирует с формальными институтами государства – налогообложением и системой социальной защиты, полицией и судами. Привязка к семьям – ячейкам меньшего социального масштаба, необязательно противоречит, и в некоторых случаях, дополняет государство. Семейственность может служить концептуальным мостом, и страховым полисом в переходе от эксклюзивной опоры на родство к участию в более сложной сети коммерческой и административной жизни. В Ливии в конце 19-го века, и в начале 50-х годов, появление знатных семей означали “разжижение” идеологически эгалитарного племени, и переход к рыночному или бюрократическому клиентализму для распределения и регуляции. Независимо от того, понимается ли семейная политика как продолжение или отход от племенной организации, в принципе она несовместима с обезличенными нормами рынка и бюрократии. Потому она является не более, чем временным компромиссом с государством, но в случае Ливии, из-за нефтяных богатств, компромисс растянулся на исторически продолжительный период.
