Парадоксальным образом, я вынужден его защищать. Правда, он включил в свое определение совершенно непохожих, никак не связанных между собой людей. Но если эти новые реакционеры настолько различны, что между ними нет ничего общего, так это потому, что их оппоненты, новые прогрессисты – чрезвычайно тесный, экстремально малочисленный круг.
В книге Линденберга впервые говорилось о том, что можно быть реакционером не только потому, что ты правый – но и потому, что ты слишком левый. Коммунист, или любой другой выступающий против законов рынка – реакционер. Человек, поддерживающий национальный суверенитет или выступающий против растворения собственного государства в федеративной Европе – реакционер. Человек, поддерживающий использование французского во Франции или любого национального языка в странах Европы в противоположность английскому – реакционер. Каждый, кто не верит в парламентскую систему и политические партии в качестве последнего довода, каждый, кто полагает, что голос населения в целом должен быть услышан – реакционер. Тот, кто не любит массовые развлечения, вроде организованного туризма – реакционер.
Коротко, согласно новой концепции прогрессевизма, развитой Линденбергом, не природа инновации делает ее хорошей и полезной, но инновация сама по себе. Прогрессевистсская вера, по Линденбергу гласит, что мы живем в лучшую из всех эпох, и любая инновация делает ее еще более превосходной.
Самой любопытной особенностью писаний Линденберга является то, что самыми страшными и цитируемыми “новыми реакционерами” оказались не интеллектуалы – но Маурис Дантек (панк и писатель-фантаст), Филипп Мюрэй (новеллист и анти-модернист) и я.
Несмотря на то, что эти люди не очень известны и популярны за пределами Франции, я все равно поговорю о них, потому что я нахожу выбор Линденберга восхитительным. Идеи Мюрэя и Дантека заслуживают распространения – даже больше чем мои. Это – не смирение, я знаю себе цену как писателю – но интеллектуально они несколько выше меня.
Первое. Кого считают интеллектуалами во Франции? В социологическом плане, это – нечто очень точное. Это индивид, который прилежно учился, лучше всего – в Ecole Normale Supérieure, но на худой конец, сойдет и департамент литературы и языков в университете. Он должен время от времени публиковать эссе. И его имя должно регулярно всплывать во время важных идеологических дебатов в соответствующих секциях основных газет.
Ни я, ни Мюрэй, ни Дантек не отвечаем обоим этим критериям. Мы скорее – писатели, и это – совершенно иная социологическая категория. В реальности, интеллектуалы и писатели редко встречаются. До появления книжки Линди я не знал ни одного из процитированных им интеллектуалов лично – и, с другой стороны, был хорошо знаком и с Мюрэем, и с Дантеком.
