То, что Освальд Шнглер называл фаустианским духом 19-го века дало нам все великие изобретения, организующие нашу повседневную жизнь: электричество, автомобиль, аэроплан и так далее. Вторая половина 19-го века была самым плодовитым периодом человеческой истории – и Европа внесла непропорциональный вклад.
Все это в прошлом. Подумайте о 24 сотрудниках France Telecom, совершивших самоубийство в 2009 после того, как их перевели на новые должности. Один из них оставил записку: “Чрезмерная нагрузка, стресс, отсутствие обучения, тотальная дезорганизация в компании. Я полностью разбит. Лучше со всем этим покончить”. Он был здоров, бегал марафоны, у него не было семейных проблем, но он явно было в ужасе от грядущего изменения. Для некоторых единообразие и безопасность настолько дороги, что жизнь становится несносной в их отсутствие.
Франция остается очень богатой страной – третьей в рейтинге Credit Suisse. Но главная активность по приобретению богатства для сегодняшнего француза – это ожидание смерти родителя, с тем, чтобы вступить в права наследства. Французы когда были синонимом амбиции, Наполеон сказал, что что каждый рядовой нес в своем рюкзаке фельдмаршальский жезл. Сегодня французские предприниматели уезжают в США, Канаду или Израиль. В 2014 в редакционной статье в New York Times французский трансплантат в Соединенном Королевстве, возглавляющий тамошний Google объяснил: “В Британии нет ничего позорного в том, что ты проиграл. Вы учитесь на ошибках и это максимизирует ваши шансы на будущий успех.Во Франции все выглядит совершенно по другому. Там господствует страх неудачи. Если вам не повезло, это считается невыразимым позором. В Лондоне – исполнительный и энергичный подход, есть ощущение того, что возможно все. Если вы допустили ошибку, у вас есть шанс подняться снова”.
Если считать измерителем готовности к риску инвестиции в совместные предприятия и старт-апы, Израиль – уникальный случай. За 2014 год 688 израильских компаний привлекли 3,4 миллиарда долларов. Это -425 долларов на душу населения, по сравнению со 160 в США и 20 в Европе. При этом израильская бюрократия – одна из самых удушающих – наследие социалистических отцов-основателей. Израиль значится 53-м в мировом рейтинге простоты для бизнеса (по сравнению с шестым местом для Британии, седьмым – для США и восьмым – для Швеции и Норвегии). Невзирая на это, предприниматели-авантюристы процветают в Израиле – в очевидно враждебной к бизнесу среде. Отсюда можно вывести резонную гипотезу о том, что культурные факторы играют большую роль.
Несколько лет назад еврейский журнал попросил меня сделать материал об успехе израильских классических музыкантов, чей непропорциональный успех сравним с успехом израильских предпринимателей. Я взял интервью у многих, и пришел к выводу о том, что они бросают себя в музыку с тем же чувством риска, с которым они вынуждены жить свою повседневную жизнь. Все виртуозы, с которым я встречался, служили в израильской в армии и относились к своей службе серьезно. На приемных экзаменах часто можно увидеть абитуриентов, играющих в военной форме. В Америке и Европе мы говорим самым многообещающим студентам, что для того, чтобы сделать карьеру, нужно победить в соревновании, и путь к победе в соревновании – делать как можно меньше ошибок. Короче говоря, мы их учим не брать на себя риски – что чуждо самому духу их искусства.
Сейчас не модно напоминать об этом, но существует некое родство между искусством и войной. Томас Манн написал во время первой мировой войны: “Надежность, точность, предусмотрительность, смелость, стойкость в конфронтации с испытаниями и поражение в состязании с сопротивляемостью материала, отвращение к тому, что определяется словом “безопасность” в буржуазной жизни: все это, на деле одновременно характеризует и искусство, и войну”. Европейское искусство принятия на себя риска было связано с войнами, которые прошлом столетии заканчивались менее чем удовлетворительно. Не существует менее страхуемого риска, нежели ведение войны.
