2 мая я писал из Англии я писал, что британцы потеряли аппетит к риску – в качестве скромной пост-имперской державы, которую подобная скромность только красит. Как Филипп II, Наполеон, Гитлер, мэйнстримная пресса и главы хедж-фондов, я их недооценивал. Британцы рискнули, что само по себе хорошо. Результаты Brexit не ясны, но британцы решились на него поставить.Ставка на неопределенный результат – ключ к успеху в экономике – также как в войне, искусстве, любви и жизни .
Европа умирает из-за уклонения от рисков. Ее неослабевающие экономические невзгоды происходят от ее нежелания воспользоваться неопределенностями. Склонность и готовность нести бремя неопределенности проистекает не только из экономической политики. Прежде всего это – культурная особенность.
Я соглашусь ( по крайней мере, в краткосрочной перспективе) с оценкой Вольфганга Мюнхау в Financial Times о том, что “последствия Brexit будут нейтральны или умеренно негативны для Британии”. Сначала выход из ЕС будет стоить Британии некоторых инвестиций и коммерции. Но есть нечто куда более важное. Британцы когда-то были выдающимися любителями риска: изобретатели, торговцы, энтузиасты-самоучки, предприниматели, строители, и имперские завоеватели. Восхваления империи (например, Нейлом Фергюссоном) можно считать гнусными – но мы не можем не признать что британцы были реальными крепкими орешками. Возможно, британцы очнулись от своего затянувшегося пост-имперского оцепенения.
Культура наследственно враждебна инновации. Т.С. Эллиот прославлял английскую культуру как “Великолепное Двенадцатое” (12 августа – начала сезона отстрела куропаток), сыр уэнслидэйл, свеклу в уксусе, одежду по мерке, музыку Элгара – мелочи повседневной жизни, накопленные на протяжении поколений. Культура – это то, что не меняется. Бывают редкие исключения – культуры, способствующие инновации или культуры, на протяжении коротких вспышек потворствующие инновации.
Освальд Шпенглер назвал великую эпоху инноваций 19-го века “фаустианской”, в буквальном смысле шедевра Гете: Пакт Фауста с дьяволом будет разорван , если он хотя бы на минуту продемонстрирует удовлетворение. Он умирает со словами: “Только тот заслуживает свободы, также как и жизни, кто завоевывает ее каждый день!”. Они могли стать лозунгом эпохи.
Такова когда-то была Европа. Когда Гете опубликовал свою драму в 1807, он заставил Бога сказать дьяволу, что все человеческие существа хотят безусловного покоя – и Фауст был единственным исключением. К концу 19-го века все были Фаустами.
