Принять 1,2 миллиона мусульманских беженцев в 2012 году и, возможно, еще миллион в 2016 – настаивать на своем, невзирая на массовые сексуальные преступления в Кельне и других германских городах, совершенных мигрантами – акт экзистенциального отчаяния, не рациональный акт. Как объяснить эту, на первый взгляд, совершенно нежданную трансформацию?
Как представляется, канцлер Меркель действовала спонтанно, поддавшись неожиданному и неудержимому импульсу. В то время как количество беженцев по всему миру превысило 60 миллионов человек, Германия не предпринимала ничего. Между 1 января и 30 июня 2014 в более чем тысяче германских газет появилось около ста историй с о словом Flüchtlinge (беженец) – большей частью об утонувших в Средиземном море.
2 января 2014 газета Berliner Morgenpost сообщила, что федеральное правительство планирует принять 6000 беженцев в 2014 году. Во второй половине года вышло более четверти миллиона историй о беженцах. Только после того, как кризис беженцев стал угрожать гуманитарной катастрофой у границ Германии, правительство Меркель решило действовать.
Такая импульсивность требует объяснения. Со второй мировой войны немцы предпочитали не думать о своем прошлом, потому что оно было слишком ужасным. Германская школа покорно преподает Холокост, и германские города покорно увековечивают память замученных евреев. Стены старого кладбища во Франкфурте покрыты табличками с именами депортированных евреев. Австрийский психиатр Цви Рикс, родившийся в Израиле язвительно заметил: “Они просто не могут простить нам Освенцим”. Отсюда – постоянные попытки сравнить действия Израиля с “нацистскими преступлениями”. По данным опроса общественного мнения, проведенного в январе 2015 года, 54% немцев в возрасте до 29 лет отзываются об Израиле негативно.
Немцы много и тяжело работают, они полностью погружены в личную жизнь и личные дела, в хобби, каникулы, спорт. Но они – не наивные дети, они не наивны до такой степени, что не любят сами себя. Германия умирает. Можно не только предсказать, можно просчитать с большой степенью точности, когда между Рейном и Одером останется настолько ничтожное количество германцев, что говорить на немецком станет также бессмысленно, как говорить на языке этрусков или обитателей древней Фракии. С уровнем рождаемости 1,3 ребенка на женщину, германское молодое (0-19 лет) и работающее (20-64 года) население сократится наполовину к середине текущего столетия.
У умирающей Германии только одна строчка в списке предсмертных желаний – искупление. Немцы не могут искупить преступления, совершенные их дедами , потому что они не понимают, зачем те натворили ужасных вещей. Их пра-прадеды во время первой мировой войны верили в превосходство германской культуры, их деды верили в превосходство арийской расы. Сегодняшние немцы могут верить только в то, что ни одна культура или раса не может претендовать на превосходство, и что все мировые культуры имеют равную ценность.
Израильский недвусмысленный национализм приводит их в ужас, потому что национал-социализм претендовал на роль “высшей расы” – сатанинскую пародию на Избранность Израиля. Еврейская сила и успех, в германском понимании – некомфортное напоминание о нацистском извращении библейской идеи избранности.
