Джихадисткая атака против сатирического журнала Charlie Hebdo – нечто большее, чем акт массового убийства. Это был изуверский тест на приверженность Европы к ценностям Просвещения. Это была попытка, посредством расстрела еретиков, внедрить идею о том, что существуют границы свободы слова и мысли, и любой, кто нарушает эти границы, будет покаран. Перед всей Европой был поставлен вопрос, написанный кровью сатириков: “Что более важно: право карикатуристов и графоманов сказать все что угодно, обидеть любого, кто им не нравится, или право религиозной группы чувствовать, что ее уважают?”
Трагично, но западные либералы дали неправильный ответ на этот вопрос. Они фактически согласились с тем, что одиозные высказывания, в особенности предположительно исламофобской разновидности, необходимо сдерживать, если не запрещать вовсе. Они объяснили в мучительных и многосложных передовицах то, что убийцы декларировали демонстрацией брутальной силый: нельзя делать свободу слова сакральной за счет самооценки “меньшинств”.
В течение недель после бойни так называемые либералы намекали на то, что коллектив Charlie Hebdo сам навлек все беды на свои головы. Писатель в The Guardian выражал надежду на то, что мы вступили в новую эру пост-Hebdo, и что все теперь будут “помнить о нашем долге в отношении тех, кто стремиться жить в мирных и разумно гармоничных обществах”. Суть этого “долга” – “защита от понятного соблазна провоцировать”. Говоря другими словами – если не хотите, чтобы вам оторвали голову, займитесь самоцензурой и похороните собственные убеждения.
Подобные малодушные требования заткнуть самому себе рот широко распространились. Автор в Financial Times проклинал “редакционный идиотизм” Charlie Hebdo. По его словам, журнал не “наносил удар в борьбе за свободу”, но просто “допустил глупость” издеваясь над Мухаммедом. Можно вообразить того же автора на казни еретиков раннего периода, кричащего в пожирающих их огонь: “Вот что случается с теми, кто говорит глупости!” Комментатор для левого New Statesman написал колонку, в которой прозвучала тирада о “фундаменталистах свободной речи”. Он указывает на то, что “существуют границы, которые запрещено пересекать”. Это именно то , что думали убийцы, но более внятно: “Не пересекай эту черту, или…”
Анти-либеральный либерализм эпохи пост- Charlie опустился ниже планки когда авторы бестселлеров начали жаловаться на то, что награда American PEN была присуждена журналу. Они говорили, что “не стоит” украшать таким призом издание, издевающееся на Исламом. Очевидно, что свобода слова должна применяться только так, чтобы свободное слово приятно было слышать. В этом случае, конечно же, она перестает быть свободной речью. Она превращается в санированную речь.
Эти всхлипывающие новеллисты и извиняющиеся комментаторы, как представляется, просто не понимают, что свобода речи, по самому ее определению, применяется ко всем, либо просто не существует. Общество, в котором у нас нет свободы нарисовать Мухаммеда с бомбой на голове – не свободное общество.
Западные либералы на деле исполнили грязную работу убийц – они написали устрашающие, анти-либеральные манифесты, которые убийцы написать не смогли. И они нанесли разрушительный удар по самому Просвещению.
Просвещение, появившееся после Инквизиции, фундаментально настаивало на том, что людей нельзя карать за то, что они думают и говорят. Как писал Джон Лок в “Письме относительно толерантности” в 1689 году, “никто не должен быть атакован мечом и огнем за то, что прячется в его разуме”.
В Европе 2015 карикатуристы были наказаны “огнем” – пулями – за свои убеждения. И принимая подобный поворот как нечто сам собой разумеющееся, либералы демонстрируют, что они предали не только Charlie Hebdo, они предали саму идею Просвещения, определяющую современность свободу сомневаться, не верить и быть еретиком.
Они оправдывают свою осторожность относительно оскорбительных речей необходимостью бороться исламофобией. Они опасаются, что мусульмане будут чувствовать себя неоцененными, будут чувствовать. что им угрожают. Не позволяйте себя одурачить. Они, как и любой другой цензор в истории боятся только одного – что массы сорвутся с цепи, в случае если им позволят ознакомиться с “опасными” идеями.
Их страх того, что Charlie Hebdo может подстрекать население к избиению мусульман подобен опасениям Торквемады, опасавшегося, что еретические тексты могут настроить плебс против Господа, или озабоченности цензоров викторианской эпохи, боявшихся, что картинки с вызывающе одетыми дамами могут пробудить в мужчинах хищнические инстинкты. В этой панике о предполагаемой возбудимости масс, призыв к самоцензуре неотличим от элитизма и вековечного ужаса перед общественным мнением, лежащими в основе любой цензуры.
Эти элитисты наносят огромный вред свободе мысли. Они ограничивают то, что людям есть сказать об исламе. Они отбивают охоту к эксцентричному мышлению, и понуждают всех нас встать на колени перед алтарем “надежных” идей и политкорректности.
Их близорукая обсессия “исламофобией” делает невозможной дискуссию об антисемитизме в Европе – что иллюстрируется тем фактом, что наши воспоминания о расстреле Charlie Hebdo редко связаны с бойней, произошедшей через два дня в кошерном супермаркете, где были убиты четыре еврея. Должны быть говорить об антисемитизме, исходящем от мусульман – это тоже вид исламофобии.
Убийства в Charlie Hebdo продемонстрировали, что есть индивиды, готовые убить нас за то, что мы говорим, и есть армии псевдо-либералов, готовых оправдать их действия. Боевики убили 12 человек, но моральная трусость болтающего класса убивает Просвещение.
