Турецкое развертывание в “серой зоне” иракского суверенитета, образовавшейся в результате появления курдской автономии не является чем-то новым или из ряда вон выходящим. На протяжении нескольких десятилетий Турция сохраняла тайное, но постоянное военное присутствие в северном Ираке, на территориях, заселенных преимущественно курдами. Речь идет о спецназе и офицерах разведки, главной задачей которых был мониторинг PKK. Турецкие вторжения, как правило, не были явными, но эскалации всегда следовали за крупными военными операциями. В хронологическом порядке турецкий конфликт с PKK, первая война в Заливе и курдская гражданская война создали ситуации, в которых турки считали, что их интересы нарушены, и это было достаточным основанием для ввода войск в Ирак.
Невозможно отрицать тот факт, что рассматриваемый регион крепко связан Турцией общим наследием. Турецкая претензия на Велайят Мосул восходит к периоду коллапса османской империи и начального периода истории турецкой республики. Хотя этот вопрос и не был предметом острого территориального спора между современными Турцией и Ираком, то, как данная территория была потеряна остается язвой для турецких националистов и историков. Британцы нелегально вторглись в Мосул после подписания договора о прекращении огня в Мудросе. Договор о прекращении огня был подписан 30 октября 1918 года. 2 ноября силы генерал-лейтенанта Уильяма Маршалла вторглись в Велайят Мосул и продолжали боевые действия до 15 ноября, когда турки капитулировали. Несмотря на это, и после заключения договора в Севре в 1920, и после договора в Лозанне в 1923, турки продолжали настаивать на том, что британцы незаконно контролируют Мосул. После проведенного Лигой Нацией расследования году были подтверждены британские права на Мосул. В 1926 году в Анкаре был подписан договор о границах. Турецкие историки утверждают, что Турция отказалась от Мосула в пользу единого Ирака, и что в случае развала страны, у Турция появляется легальное право на возвращение этой территории.
Турецкие претензии на Мосул, однако, скорее следует рассматривать в качестве исторической проблемы, нежели современного примера нео-оттоманизма. Турция не претендует на всю территорию современного Ирака или современной Сирии, но ее влияние очень сильно в бывшем велайяте Алеппо и велайяте Мосул, что является продуктом интеграции указанных территорий с тем, из чего состоит современная Турция в период, предшествовавший краху империи. Демографический состав этих территорий более напоминал соседние регионы в северной Турции, чем арабские государства, к которым они были добавлены – с оговоркой, что таково было положение до начала процессов арабизации и баасификации в обеих странах.
Несмотря на то, что современный курдский национализм жестко контролирует северный Ирак, перепись населения 1957 года демонстрирует, что турки были самой большой этнической группой в Киркуке, в то время как курды господствовали в провинции. Вопрос о Мосуле и проблема иракских/сирийских туркмен занимает в турецкой психике такое же место, как бывшие советские республики – в российской. Турки рассматривают Мосул-Киркук в качестве “ближнего зарубежья”, точно также как Россия рассматривает бывшие советские республики с славянским населением в Восточной Европе. Для турка Мосул и Алеппо нечто куда более близкое, знакомое и понятное, чем любой другой крупный арабский город вроде Аммана и Бейрута.
