Разговор 5 марта: “Месье президент я в Бенгази. У меня есть нечто важное сказать Вам. Я встречаюсь с Масудами Ливии [Так Леви определяет своих ливийских исламистских друзей, напоминая о ликвидированном “Аль-Каидой” таджикском террористе Ахмад Шах Масуде] В этот момент-связь прервалась”.
В последующие 9 месяцев Леви превратился в настоящего челнока французской дипломатии (и шпионажа) постоянно путешествовавшим в раздираемую кровавым конфликтом страну. Его Blackberry впервые был использован для передачи точных координат колонн ливийской армии уже 21 марта, а в последний раз – во время финальной битвы за Триполи.
Философ никогда не был пацифистом, но пошел на немалый личный и профессиональный риск: “Прежде всего, существовала непосредственная физическая опасность. Это не имеет никакого значения. Затем, следует ваше имя, ваша репутация. Третья опасность – ты против мира. Война – это жизнь и смерть. Становится ли то, что ты делаешь, причиной еще больших смертей или ты спасаешь жизни? Делаешь ли ты мир лучше или хуже? “.
Леви так описывает свою бурную весеннюю деятельность: “Когда я привез делегацию Мисураты в Елисейский дворец, я знал, что речь пойдет о получении ими новых наступательных вооружений, для того, чтобы быстрее положить конец войне. И когда я привез туда же генерала Юниса, мы знали, что это – не туристический тур с гидом, что Юнис откроет новый фронт, что погибнут еще люди. Ради того, чтобы закончить эту войну”.
Леви рисует полотно “первой европейской войны 21-го века”: Франция и Британия возглавляют вторжение в мусульманское государство, которое является членом Арабской Лиги. Поскольку Леви не занимает никакой официальной должности, он может себе позволить передать колючие оценки президента Саркози, относящиеся к другим мировым лидерам: “Американцы – странно мягкозады”, “Меркель – патетична в своей осторожности”, “Берлускони – спросите его самого, сколько у него осталось мозгов”.
Саркози якобы не хотел смерти Каддафи. На встрече с мятежниками в Елисейском дворце 20 июля он сказал: “Я не хочу, чтобы он превратился в мученика, кроме того, я не убийца. Я, однако, не имею ничего против того, чтобы его убили в вооруженном столкновении”.
