Хиджаб был запрещен во французских школах, и те, кто противился этой мере были обвинены в “коммунитаризме” и “исламизме” – термины еще более устрашающие из-за того, что никто не потрудился их четко определить. С момента атак против Charlie Hebdo в январе 2015 года, по стране ширится призыв к гражданам магрибинского происхождения доказать свою привязанность к нации. Презентация проблемы интеграции в подобных схематических определениях ведет к еще большему расколу, в немалой степени из-за того, что они оторваны от реальных проблем, с которыми сталкивается эти группы – безработица, расовая дискриминация и низкая успеваемость в школах и учебных заведениях.
Французская любовь к абстракции проявляется в самых парадоксальных (и извращенных) формах в отсутствии какой бы то ни было статистической информации о магрибинских меньшинствах, поскольку сбор данных об этнических и религиозных меньшинствах во Франции является незаконным ( редакционная статья в одном из августовских выпусков Le Monde констатировала, что в стране “живет от 2 до 5 миллионов мусульман”). Таким образом, из-за отсутствия понимания специфических социальных фактов и трендов, дебаты об интеграции меньшинств погрузились в болото идеологических упрощений. Секуляризм приравнивается к “французскому духу”( невзирая на тот факт, что в некоторых частях страны, таких как Эльзас-Мозель закон 1905 об отделении церкви от государства никогда не исполнялся),мэйнстри негласно предполагает, что белые французы – носители “разумности”, в то время как те, кто практикует ислам – “реакционеры” (тот же термин ранее применялся в отношении любых вопросов о характере французского колониального правления), а в обществе широко распространено почвеническое предположение о существовании некоей незыблемой, и в то же время чрезвычайно хрупкой французской “национальной идентичности”.
Нынешний интеллектуальный кризис галльской мысли – часть мучительной коллективной реакции на скукоживание французского места в мире с доминирующей англо-саксонской культурой. Disneyland под Парижем, полки книжных магазинов, забитые переводами американских и британских бестселлеров, разрешение вести некоторые курсы в университетах на английском языке – лишь некоторые из примеров глубокого проникновения этой культуры в самое сердце Франции. Глобальное отступление французской культуры наиболее наглядно проявляется в международных рейтингах университетов, и признаваемой всеми импотенции спонсируемой государством франкофонии, которая мало чего производит, кроме ежегодных роскошных саммитов с участием глав государств.
