Крутость лягушатников. Корни нового французского интервенционизма

Реальные причины нарастания французского интервенционизма, начиная с 2011 года лежат в иной плоскости.

Большая международная нестабильность, демонстрируемая распространением кризисов, означает, что объективно сегодня есть больше причин для интервенции, чем было 10 лет назад.Большая нестабильность объясняется совокупностью нескольких факторов. Во-первых – диффузия власти, вызванная эрозией американкой однополярности, появление новых держав, возросшее число не-государственных игроков и транс-национальных вооруженных групп, а также демократизация деструктивных технологий и информации, что позволяет индивидуумам и небольшим группам пользоваться военными средствами более эффективно. Западные государства с ограниченными средствами должны сдерживать все возрастающее количество угроз.

Во-вторых, нынешняя нестабильность частично объясняется отсутствием традиционных региональных посредников – Турции и Египта. Они или разбираются с собственными вызовами внутренней безопасности, или амбивалентны. И наконец, в третьих, “эффект диверсификации” означает, что чем больше кризисов, тем меньшее внимание уделяют каждому из них. Новые кризисы разрастаются потому, что они находятся в тени прежних.

Франция в некоторых случаях вмешивалась – из-за того, что отказывались вмешаться другие. “Молчаливая мощь” Америки Обамы вмешивается в не меньшей степени, хотя и не афишируя это. Соединенные Штаты всегда колебались между экстраверсией и интраверсией, и нынешний период – не более, чем обычная фаза в этом цикле. Вместо того, чтобы ретироваться, администрация Обамы просто использует силу с большей осторожностью. Эта трудно различимая стратегия – троица дронов, спецназа и кибер-атак демонстрирует переход от масштабных сухопутных интервенций эпохи Буша, но не выход из конфликта.

Французский перфоманс в Мали породил большой интерес и поощрение со стороны Соединенных Штатов. Более того, это привело к укреплению контр-террористического сотрудничества США и Франции в Сахеле.

К этому следует добавить то, что такого понятия как “европейская оборона” не существует. Для того, чтобы воевать вместе, необходимы либо общие страхи, либо общие цели, отсутствующие у ЕС. Франция занимается войной и потому, что в отличие от большинства европейских государств, у нее есть интересы в Африке. И она, в отличие от большинства заседающих в Брюсселе, готова брать на себя больший риск.

В активах Франции, кроме ядерного оружия и места в Совете Безопасности – разветвленная дипломатическая сеть (вторая по величине в мире), транснациональные корпорации, собственная космическая программа, “франкофония”, морские ресурсы (вторая по величине эксклюзивная экономическая зона в мире), и “мягкая сила”. Но, с падением влияния Европы в целом, падает и относительное влияние Франции.