Махди явился народу позднее. Несмотря на то, что никто не видел его в битве, на нем была окровавленная джибба. У него теперь также был постоянно растущий арсенал правительственных ружей. Он запретил своим последователям пользоваться Ремингтонами кафиров. Он провозгласил: “Пророк много раз проинформировал нас о том, что наша победа будет достигнута посредством меча и копья, и у нас необходимости в ружьях”. Но он не уничтожил ружья, а складировал их. Ответственным за хранение был Абдуллахи, генерал из племени Баггара: “Мы их соберем, а там посмотрим, какова воля Аллаха”.
Разгром Рашида Аймана стал легендой. Письма летели с Джебель Гадир, распространяя благую весть. Палки и копья одолели правительственные ружья. Мухаджирин спели молитвы, и египетские пули обратились в воду. Гнев Махди был таков, что египетские трупы сами собой загорались там, где они лежали. Подобно пророку в битве при Бадр, Махди разбил превосходящие силы всего с 313 сторонниками. Воины прибывшие слишком поздно для того, чтобы умереть на джихаде, плакали в печали. Имя Махди чудным образом появлялось на камнях, яйцах и арбузных семечках. Его лагерь переполнен безбрежными запасами еды и воды.
Кордофан и Дарфур рокотали в ожидании – не совсем теологическом. Многие племена не ответили на религиозный призыв Махди, но теперь все ответили на призыв политический. Победа над турками (египтянами/британцами) означало снятие правительственного контроля и отмену запрета на работорговлю. Ядро сторонников Махди пришло из племен, живших вдоль Нила, но теперь его лагерь был переполнен кочевниками Баггара. Немотря на то, что племена Нила относились к Баггара с пренебрежением, считая их недавно принявшими ислам дикарями, все еще поклонявшимися камням и деревьям, Махди сделал их основой своей армии. Как он и предсказывал, появился Ансар.
Махди загонял рекрутов, столь отличных по языку и стилю жизни, в военный режим, целью которого был стереть все различия. Поклонники суфийских культов, жители египетских пустынь, речные фермеры, кочевники – все получали залатанную белую джиббу. Каждый получал копию ратиба Махди – топорно соединенный с ритуалом ордена Самманийя и любимыми Махди цитатами из Корана – “Я ищу спасения в Аллахе, Я посвятил всего себя Аллаху. Как хорош Аллах. Нет другой силы, кроме Аллаха”. Все вешали ратиб на шею, как амулет и молились ему пять раз в день, доводя себя до исступления. Все пели “Он дает жизнь и смерть, он всемогущ” 100 раз подряд и “Нет бога, кроме аллаха” – 101 раз.
Махди взывал к тому, что соединяло племена – исламу и возмущению. Так выковал он меч пророка. Этот меч он направил против “турок”. “Конечной целью” был джихад, “достижение мученичества” в битве. Влпдельцем всей собственности был Махди. Как сказал пророк: “Те, кто любят меня, следуют двум добродетелям – бедности и джихаду”. Любое разногласие было запрещено: Махди был “в состоянии постоянного общения с пророком” и его слово было словом аллаха.
Традиция была ошибкой, которую следует очистить. Махди изучил четыре школы традиционного средневекового ислама, построенных на откровениях пророка. Централизовав весь авторитет в своей персоне, он уничтожил тексты всех четырех школ, аннулировал их суждения и отменил традиции, которые сделали видения пророка совместимыми с жизнью. Он отменил все прежние легальные суждения, за исключением четырех финансовых, касавшихся мошенничества, долга, финансовых прав сирот и предоставления вольных рабам. Опустошив тысячелетие исламской культуры, он попытался реконструировать общество времен пророка, построить фанатичную имитацию Аравии седьмого века на Нубийских холмах. Он регрессировал к фантазии инспирации пророком, и в ней идеальное общество существовало для войны во имя аллаха.
