Несмотря на эти обвинения, действиями Харири и Solidere, прежде всего, руководили расчет и стремление как можно быстрее восстановить Бейрут. Сам Харири в интервью в 1996 году сказал: “Я против отмена конфессиональной системы – до тех пор, пока этого не потребуют сами христиане. И я имею ввиду не 51% христиан, я имею ввиду 75-80%. В противном случае, я предпочитаю, чтобы все оставалось по-прежнему”.
В действительности, оппозиция Харири, по меньшей мере, оппозиция психологическая, была сильна. Христиане, впервые с момента получения независимости, были оттеснены от реального управления страной, главную роль в котором играл теперь могущественный суннитский олигарх, а не знатный маронитский президент. Суннитские элиты Бейрута, Триполи и Сидона с недоверием относились к “саудовскому выскочке”. Шииты же рассматривали Харири и его предприятия в качестве авангарда усиления саудовского влияния в стране.
Сам Харири тоже не сидел сложа руки – в 1992-996 он создал собственную сеть лолялистов, новую межконфессиональную политическую элиту, опираясь на поддержку которой он мог осуществить реконструкцию и реформы. У него были свои люди в каждой этнической и религиозной группе, в каждой ливанской милиции. Он также расширил собственную медиа-империю, создав Future Television и газету Al-Mustaqbal.
В чем бы не обвиняли Харири, результаты были налицо. В 1992-1995 темп прироста ВНП составил 8%, фунт укрепился, были выпущены (и куплены!) первые в истории страны евробонды, к середине 90-х ливанская диаспора каждый квартал переводила в страну по 1,5 миллиарда долларов.
Главной целью Харири было восстановить Бейрут в качестве центра финансов и услуг Ближнего Востока – роль, которая в период гражданской войны перешла к Дубаи. Амбициозный “План Горизонт”, рассчитанный на 10 лет предусматривал невиданные вложения в инфраструктуру . Только сооружение нового международного аэропорта в Бейруте стоило 486 миллионов долларов. План предусматривал модернизацию системы электроснабжения, строительство нового шоссе Бейрут-Дамаск, сети шоссейных дорог вокруг Бейрута. Харири работал по 18 часов в день, и внушал уважение даже своим злейшим противникам.
Мухаммед Раад, глав парламентского блока “Хизбаллы” в парламенте говорит: “Он был образцовой правительственной фигурой. Мы более никогда не сталкивались с человеком, работавшим по 18 часов в день. Он не только читал все представленные документы, он требовал пояснений к ним и следил за развитием проектов. Он источал идеи. Его мозг работал постоянно. Иногда, когда вы с кем-то говорите, вы понимаете, что человек не слышит. Харири слушал и слышал всегда”.
Успех стоил дорого. Фунт был защищен высокой учетной ставкой, что опустошало общественные финансы. Внутренний долг вырос с 1,5 миллиардов долларов до 18 миллиардов. Покупательская способность населения упала на 15%. 28% населения, миллион человек жили “за чертой абсолютной бедности”. Беженцы гражданской войны не вернулись. Вместо этого еще 200 тысяч ливанцев – в основном, профессионалов и людей с хорошим образованием, уехали в Европу и Америку, где их жалованье было в 5-6 раз выше, чем на родине. Бедняки тоже толпами покидали страну, устремляясь в Африку и в страны Залива в поисках лучшей жизни.
В 1995 Харири сформировал новое правительство. Именно в этот период начинают проявляться первые признаки будущего кризиса, и будущей катастрофы, которая стоила Харири жизни. Харири хотел добиться отсрочки президентских выборов на три года с тем, чтобы не допустить на высокий пост командующего ливанской армии, Эмиля Лахуда. Лахуд, с его точки зрения, олицетворял жесткие военные связи с Сирией, которые ограничивали проводимую им политику либерализации экономики. Харири надеялся, путем изменения статьи 49 ливанской конституции, продлить срок полномочий действовавшего президента, Элиаса Храви.
