Назначение Харири премьером не было, однако, чем-то само собой разумеющимся. Несмотря на его огромную популярность и саудовские связи, а также дружбу с могущественным сирийским вице-президентом Абдель-Халимом Хаддамом и начальником сирийского генштаба Хикматом Шехаби, многие в Дамаске противились его выдвижению, указывая на слишком тесные связи с Саудами и Западом. Против вступления в политику был также весь клан Харири. Его второй сын, Саад, на вопрос “почему?”, грустно отвечает: “Смотрите, что случилось. Все знали, и он знал об этом заранее”.
Летом 1992 года прошли первые за 20 лет парламентские выборы, организованные сирийцами. Их вмешательство было настолько явным, что наблюдатели назвали это мероприятие “патетическим”. Христиане выборы бойкотировали, явка избирателей была менее 30%.
Хафез Асад обладал достаточным опытом и понимал, что политического и военного господства для контроля над Ливаном ему недостаточно. Для того, чтобы Ливан не выскользнул из рук, ему необходим был экономический инструмент, и таким инструментом был Харири. Харири можно предоставить широкую экономическую свободу, право провозглашать и осуществлять смелые реформы, доить западных и саудовских доноров и восстанавливать Ливан. “Система безопасности” между тем, будет чисто сирийской прерогативой, в которой ливанские вооруженные силы и ливанская разведка будут играть роль аппендиксов, управляемых штаб-квартирой в Дамаске.
22 октября 1992 Харири был назначен премьер-министром. Курс фунта немедленно подскочил на 10%. Репортер спросил Харири, не слишком ли он велик для такой крошечной страны, как Ливан. Тот ответил: “И что вы предлагаете? Сделать Харири меньше или Ливан больше?”
Личность Харири отложила отпечаток на весь последовавший период. Он управлял Ливаном, как будто тот был продолжением его торгово-промышленной империи. Первый кабинет Харири был наполнен его бывшими сотрудниками и протеже. Один из министров так и называл теперь правительство “Корпорация Харири”. Расставив своих людей на ключевых позициях, Харири начал обходить непробиваемую бюрократию государственной машины путем создания теневой администрации, в которой правительственные чиновники и менеджмент частных корпораций работали вместе и напрямую подчинялись премьеру. К подобного рода учреждениям, относился, прежде всего, Совет Развития и Реконструкции. Совет превратился в “суперминистерство”, которое ворочало колоссальным восстановительным бюджетом в 18 миллиардов долларов.
Жемчужиной в короне Харири, и главным его инструментом по восстановлению Ливана, был, однако, Solidere. Компания имела права на 1,2 миллиона квадратных метров лучшей площади Бейрута. К этому предполагалось добавить еще 680 тысяч метров, отвоеванных у моря. Solidere, для того, чтобы не увязнуть в спорах между тысячами владельцев разрушенной собственности в Бейруте, предложила следующую схему: каждый собственник получал долю в уставном капитале Solidere, соответствующую стоимости его собственности. В 1994 году состоялась публичная продажа акций. Харири вложил в Solidere 125 миллионов долларов, и стал крупнейшим акционером компании, владевшим 6,5% капитала. Это, конечно же, вызвало нескончаемый поток обвинений в конфликте интересов. Зажиточные сунниты Бейрута также жаловались на то, что их владения в ходе обмена на акции были “сознательно недооценены”. Как всегда, многие жаловались на “безжалостный снос” исторических строений. Во всем центральном Бейруте было решено оставить лишь 227 зданий.
Бурлящий разноязыкий и грязный “плавильный котел” старого Бейрута исчез навсегда и был заменен тремя внушающими надежду новыми кварталами. Кроме того, снос старого Бейрута открыл множество ранее неизвестных археологических памятников – от финикийских склепов до замков крестоносцев. У Solidere, однако, не было времени заниматься этим и результатом стала “археологическая бойня”, в результате которой только что обнаруженные и неисследованные памятники уничтожались или снова засыпались землей. Следствием этого стало политическое обвинение в том, что Харири сознательно уничтожает “финикийское наследие и “исламизирует” Бейрут.
