Почему?
Нам остается лишь сожалеть об этой изнанке политической корректности в интеллектуальных кругах. Об этом никто не говорит, и это – страх. Если бы людей не убивали прямо сейчас, если бы сейчас не говорили бомбы и Калашниковы, дебаты выглядели бы иначе. Страх теперь маскируется под уважение.
Некоторые также вели себя и в 1989, когда вышла книга…
Некоторые говорили, что я сам на это нарвался. Но тогда эти атаки исходили скорее справа, от антуража Маргарет Тэтчер и официальных консервативных кругов. Сегодня атакуют слева.
Противник Charlie Hebdo говорят о французской колониальной спеси и плохом обращении с мусульманским меньшинством.
Действительно, только слепой не увидит тех социально-экономических проблем, несправедливости и расизма, которыми характеризовалось отношение к этому меньшинству во Франции. Но мы должны признать, что большинство членов этой общины выбрало секуляризм. Мусульмане видят себя более светскими, чем французские адепты секуляризма.
Так почему же мы описываем их в абсолютно религиозных терминах – именно так, как хотят муллы? Джордж Пакер из New Yorker провел много времени в французских пригородах сразу после атаки против Charlie Hebdo. Он говорит, что ни разу не слышал мнения более радикального, чем у новелиста Франсин Проз, одно из подписавших письмо протеста в PEN-клуб. Им на самом деле плевать на этот журнал, который выходит тиражом в 20 тысяч экземпляров. Критиками журнала движет классический комплекс вины левого белого человека.
Что мы можем на это сказать?
Речь идет об отказе осознать две вещи. С одной стороны, мы живем в самом черном периоде на моей памяти. То, что сейчас происходит с Да’еш имеет огромное значение для будущего мира. В дополнение к этому, экстремизм атакует мусульманский мир не в меньшей степени, чем Запад.
Это, главным образом, захват власти, попытка установить фашистскую диктатуру – даже внутри самого исламского мира. Кто первые жертвы аятолл или Талибана? Кто, главным образом, страдает в Ираке сегодня? И от кого? Это, в основном мусульмане, убивающие других мусульман. Но мы заняты этой прекрасной игрой криминализации американских дронов – но на каждый дрон приходится тысяча ракетных атак и атак против индивидуумов и мечетей, совершенных джихадистами.
В случае Сатанинских Стихов аятоллы угрожали, в Лондоне и по всему миру тем, кто не поддержал фатву против меня. То есть, атаковать экстремистов это не значит атаковать мусульманскую общину. Вы должны знать, почему они воюют. Я повторяю, надо воевать с экстремизмом, а не с исламом. Это не война с исламом, напротив, это – защита ислама.
Как вы объясняете подъем Да’еш?
Из моих наблюдений я делаю вывод о том, что это – не арабское движение. Оно собирает вместе индивидов из Чечни, Австралии, со всего мира. Я задолго до нынешних событий писал о том, что религиозный радикализм излучает некий вид “гламура”. Предложите Калашников и черную униформу молодому человеку у которого нет денег, работы, надежды. Пообещайте ему, что в один день он сможет обзавестись семьей, и неожиданно – в ваших руках власть над всеми, кто чувствует себя уязвимыми и ущемленными. И, конечно, чувство несправедливости, раздуваемое проповедниками ненависти в мечетях. Еще более просто – это чувство всесилия также очень подходит психопатам. Многие из этих волонтеров вступают в Да’еш только ради удовольствия убивать.
