8 декабря 1965 года король Саудовской Аравии Фейзаль вылетел в Тегеран для встречи с шахом. У обоих монархов был один и тот же камешек в туфлях – президент Египта Насер. Были и другие сходства. Оба были абсолютными монархами и сыновьями мелких авантюристов, которым удалось подняться на предположительно древние престолы и превратиться в расточительных повелителей. Оба тратили внушительные средства на модернизацию своих стран. Оба правили нациями, в которых религиозные иерархии играли огромную роль в общественной и политической жизни. Но за этими сходствами скрывались и непреодолимые различия. Фейзаль был настолько же коварен, насколько шах непредусмотрителен. Шах, из-за альянса с самой заметной и крикливой суннитской державой превратился в главный объект ненависти шиитских мулл, что, в конечном итоге, стоило ему трона. Фейзаль знал, что союз с главной шиитской силой региона породит гнев атавистических ваххабитских проповедников, в глазах которых братская мусульманская секта была хуже христиан и даже евреев. Дабы удержаться, Сауды все более и более полагались на поддержку христианских государств. Острота ума Фейзаля вывела его на одну-единственную дорогу – покупку ваххабитских клириков гигантскими потоками денег- ради поддержки Да’ ва – миссионерских усилий в мусульманском мире и за его пределами. Очень скоро брак по расчету между Саудовской Аравией и Ираном рухнул, обратившись в груду ядовитых и убийственных взаимных обвинений. Но до этого он успел породить двух близнецов-уродцев, которые до сего дня преследуют и регион, и, если уж на то пошло, весь мир. Речь идет о любопытных и опасных феноменах – арабизации ислама и исламизации арабского национализма.
Арабским, хоть на каком-то уровне, владеет менее 1 одного мусульманина из 5. Еще меньше людей знает классический арабский – язык Корана, единственный язык, на котором следует читать священную книгу – по крайней мере, по мнению салафитских ( а следовательно, и ваххабитских) теологов. В умах этих религиозных ученых, речь идет об очень серьезной проблеме, которая может привести или к ограничению распространения ислама, или к “коррупции” его заветов в верованиях аборигенов. То, что мусульманский мир испытывает с 60-х годов можно определить как арабский культурный национализм, наряженный в одежды религиозного рвения. Многие религиозные институты и практики, характерные для жестких интерпретаций Аравийского полуострова были импортированы в различные мусульманские общины. Это не только нарушило культурный баланс во многих странах, но и создало многочисленный класс утративших национальность “кадров” готовых воевать и “спасать” ислам от его врагов. Любопытно, что большинство этих “опасностей” – арабские обсессии. Возьмите, например, палестино-израильский конфликт. На протяжении нескольких десятилетий три главных мусульманских государства, а именно, Турция, Иран и Пакистан поддерживали сердечные отношения с Израилем. Начиная с 70-х годов, все три переместились в направлении конфликта с Израилем. Последней стала Турция – под давлением победивших там исламистов. Но и за рамками израильской проблемы, все три государства оказались глубоко вовлеченными в проблемы региона. Иран стал участником ливанской, а теперь и сирийской гражданской войны. Пакистан развил близкие отношения с государствами Залива, и даже способствовал импорту арабских боевиков в Афганистан и Кашмир, и во многих случаях “давал взаймы” арабским государствам пакистанских солдат. Турция превратилась в самый страстный рупор исламизма, и активно подрывает традиционные арабские государства в Египте, Ливии и Сирии. Ислам стал “арабизированным” как в форме, так и в стратегических целях. И это вряд ли скажется благотворно на не-арабских мусульманских странах, поскольку абсорбирует их энергии в конфликтах, не имеющих к ним отношения, и противопоставляет их, самым мерзким образом, всему остальному миру – просто потому, что у арабов целый короб подобного рода обид и претензий.
!–nextpage–>
Но за пределами этой арабизации ислама, арабский национализм все более и более исламизируется. Понятие великой арабской нации было разработано вестернизированными теоретиками, прежде всего, христианами Леванта. С их точки зрения, так можно было построить национальные идентичности, большие чем узкие религиозные конфессии. Это давало им возможность участвовать в управлении – возможность, которой они были лишены в качестве не-мусульманских меньшинств в традиционном мусульманском обществе. Поэтому все эти национализмы , в большей или меньшей степени сконструированы и искусственны, и то же самое относится к арабскому национализму. Сама по себе искусственность не была бы недостатком в случае успеха. Но уже с 60-х все великолепное здание этой доктрины начало рушиться. Саудовской Аравии необходимо было выхватить лидерство над арабской нацией из рук людей, подобных Насеру в Египте. С точки зрения Насера, прогресс заключался в трансформации традиционных монархий в народные республики. После кровавого конца другого Фейзаля – в Ираке, после устранения йеменского имамата, после краха ливийской монархии, Дом Саудов чувствовал настоятельную необходимость не только запрыгнуть на арабский фургон с оркестром, но, в конечном итоге, превратиться в его погонщика. Деньги, а также закат Египта и Леванта сильно помогли. Но Саудовская Аравия не могла избавиться от своего ваххабизма, как лев не может сам себе вырвать клыки. Неизбежно, арабский национализм исламизировался. Свидетельством тому стали даже государственные символы. Флаги Египта и Ирака получили глубоко исламистские символы (Орла Курейш и Шехаду). С течением времени подобная трансформация послужит более расколу, нежели цементированию арабской нации. Самым лучшим примером является все та же Палестина, замкнутая в схватке не на жизнь а на смерть с Израилем, и раздираемая между националистическим ФАТХом и исламистким ХАМАСом. Левант, некогда очаг арабской культуры и утонченности, превратился в смердящую пост-апокалиптическую чересполосицу джихада, созданную религиозными лунатиками. Египет, до конца 40-х н участвовавший в арабских шараханиях, замкнут в безобразной борьбе между силами исламизма и традиционного национализма. Значительная часть египетской публики аплодировала израильским бомбардировкам Газы летом прошлого года, а некоторые даже приветствовали переизбрание Биби Нетаниягу.
Реальность чисел такова, что быть мусульманином – это вовсе не обязательно быть еще и арабом, при том, что мерзкие силы этнических чисток требуют, чтобы в эту группу не включаются не только все арабы немусульмане, не только все несуннитские мусульманские арабы, но и далеко не все суннитские арабы. Эти жесткие цифры начинают предопределять пост-арабские реалии. Такие страны, как Ирак и Сирия более не могут именовать себя реальными государственными образованиями. Их ошметки продолжат оставаться преимущественно мусульманскими, но не обязательно арабскими, и даже не обязательно говорящими на арабском языке. Большой мир, само собой разумеется, заинтересован в снижении ущерба от хаоса в арабском регионе, и , в некоторой степени, в мусульманском мире. Но любая рациональная политика должна начинаться с раскрытия и изучения гносеологических заблуждений, главным из которых является сплавление воедино исламской и арабской культур.
Maged Atiya Arabization of Islam – Islamization of the Arabs. Salman Moussa, May 25, 2015
