Эрик Земмур и несколько других авторов, несмотря на разницу между ними, описывают современную Францию, и как мне представляется совершенно фантастически, в качестве страны, одной из основных угроз для которой является угроза ислама. В сюжете вашей новеллы, как мне кажется, вы берете тоже самое предположение и пропагандируете такое же описание современной Франции, которое мы находим в работах этих авторов.
На самом деле я не знаю про Земмура. Я знаком лишь с названием его книжки – Le Suicide français и я совершенно не согласен с таким видением. Я не думаю, что мы являемся свидетелями французского суицида. Я думаю, что мы наблюдаем нечто прямо противоположное. Европа совершает суицид, и посреди Европы, Франция отчаянно борется за выживание. Это почти одна страна, которая борется за выживание, единственная страна, демография которой позволяет ей выжить. Демография – это способ совершения суицида, самый лучший и эффективный способ совершения суицида. Поэтому Франция не совершает суицид. Более того, тот факт, что люди переходят в ислам – знак надежды, а не угрозы. Это означает, что они вдохновлены новым видом общества. Я имею в виду, что люди принимают ислам не по социальным причинам. Их причины гораздо глубже, хотя моя книга этому несколько и противоречит. Гюисманс был классическим примером человека, принявшим религию исключительно по эстетическим соображениям. Для него, красота была доказательством. Красота рифмы, картины, музыки, доказывали существование Бога.
В своей книге вы упоминаете, что французские интеллектуалы уклоняются от любой ответственности, но вы сами чувствуете хоть какую-то ответственность?
Но я не интеллектуал. Я не принимаю ничью сторону. Я не защищаю режим. Я отрицаю всякую ответственность – за исключением того момента, когда я обсуждаю литературу в своих романах. Тогда я становлюсь литературным критиком. Но то, что реально изменяет мир – это эссе.
Не романы?
Конечно, нет. Я подозреваю, что книга Земмура слишком большая. Я полагаю, что Капитал Маркса был слишком длинен. На самом деле все читали Коммунистический Манифест, и это изменило мир. Руссо изменил мир. Он иногда чувствовал, как прямо перейти к существенному. Это просто. Вы хотите изменить мир – скажите – дела сейчас обстоят так, и вот то, что необходимо сделать. А так вы можете себя потерять в хитросплетениях новелл. Это неэффективно.
Но вы не можете отрицать, что роман иногда может использоваться в качестве гносеологического инструмента. В вашей книге “Карта и Территория” вы демонстрируете, категории описаний, противопоставлений, которые выглядят хуже, чем просто сомнительные. Например “противопоставление” анти-расизма и секуляризма.
Никто не может отрицать противоречия здесь.
Я этого не вижу. Напротив, многие люди, являющиеся ярыми поборниками анти-расизма столь же яростно защищают секуляризм, так как оба эти направления берут свое начало в Просвещении.
Смотрите, Просвещение мертво, и да будет земля ему пухом. Убойный пример? – Пожалуйста – один из кандидатов крайне-левых Оливера Безансона – женщина в чадре. Вот вам пожалуйста противоречие. Но только мусульмане в реально шизофренической ситуации. На уровне того, что мы привычно называем ценностями, мусульмане гораздо ближе к крайне-правым, чем к левым. Есть более фундаментальная разница между мусульманином и атеистом, нежели чем между мусульманином и католиком.
