С 34:00
Глубина этого куда больше, чем кажется на первый взгляд. Теории конспирации – не просто ошибки, теории конспирации представляют собой определенное восприятие мира. Если вы считаете, что Майдан не может случиться, если вы думаете, что “Мемориал” не представляет некий органический тренд в российском обществе, вы смотрите на мир с определенной точки зрения. И в этом взгляде на мир нет места организациям, возникшим согласно свободному выбору человеческих существ. Они всегда – часть некоего более крупного заговора. Проблема с этим такая – это может быть ошибкой. Эта ошибка, которую навязывают. Это может быть неправдой, но вы можете сделать этой правдой. И это – история Советского Союза. Эти вещи (гражданское общество) могли существовать в реальности, но вы могли заставить их перестать существовать. И вот они более не существуют – и теперь вы правы. Утверждение о том, что Майдан существует/не существует отражает определенное видение мира – и этот спор не останавливается в Киеве или Москве. Это распространяется на Вашингтон, округ Колумбия. Поймите, с их точки зрения – у нас тоже нет гражданского общества. Все наши исследовательские институты – марионетки на веревочках. Все мы , здесь присутствующие – марионетки. Никто из вас не пришел сюда по своей свободной воле. Я не пришел сюда по своей воле, это все можно объяснить по другому – я не знаю точно , как, что связывает нас всех здесь, может быть, нас потом накормят обедом – так представляют всю исследовательскую культуру Вашингтона. И атакуют не только их, но и газеты. Нельзя сказать , что в России с прессой нет проблем, но посмотрите на Германию – про журналистов, пишущих критические материалы о России распространяют слухи, что им платит ЦРУ. Это влияет на общество. И все это интересно, и говорит не только и не столько о гражданском обществе. Это представляет собой определенный вид философии. Очень соблазнительной и эффективной , и я подчеркиваю это. Я не знаю, как это точно назвать. Может быть, “прикладной постмодернизм”. Прикладной постмодернизм, в принципе, означает, копирование определенных аспектов культурных трендов, которые были популярны здесь, в США, в 90-2000х, доведение их до логического конца и использование их в политических целях. Например: реклама автомобиля, который делает невероятные штуки – въезжает на верхушку горы, летит в воздухе с верхушки горы, делает нечто совершенно невероятное, а тем временем внизу появляется маленькая надпись: “только в целях иллюстрации”. Нам как бы говорят: “Это чудесная картинка, но она не имеет отношения к реальности. Это не может на самом деле произойти”. На прошлой неделе российская пресса распространяла очередную пропаганду о зверствах украинской армии в восточной Украине. И вместе с этой пропагандой шло фото гитлеровских концлагерей. С подписью “только в целях иллюстрации”. Вам говорят прямым текстом: мы хотим вбить вам в голову определенную идею. И есть картинка – только в качестве иллюстрации. Такой вот маркетинг. Два главных тренда в российской пропаганде: “Все украинцы – фашисты”, и “Это все – геополитическая борьба”. И есть таргетинг определенного сегмента политического рынка. “Все украинцы – фашисты” – нацелен на европейских левых, “Это все – геополитическая борьба” – нацелен на тех европейцев, которые считают, что речь идет либо об американской вине, либо об американской ответственности. В любом случае, происходящее не имеет отношения к Европе.
Но давайте залезем еще глубже, в постмодернизм. Одна из главных идей постмодернизма – истины, на которую можно положиться, не существует. Есть лишь некая какофония голосов, выражающих различные мнения. И это, совершенно прекрасным образом, институциализировано в сегодняшней России. Именно так Russia Today сегодня представляет новости. Fox News делает то же самое. Russia Today делает это лучше. ОК? Они берут то, что делают Fox News, и делают это намного, намного лучше. И это работает так: когда что-то случается, например, сбивается малазийский Боинг, вместо того, чтобы сообщать об этом и пытаться понять, что в действительности произошло, вы превращаете это в некую игру: вы приводите в студию 5-6 человек, и у каждого из них есть свое мнение. – Я думаю, что это сделали американцы, нет , а я думаю, что это сделали украинцы. И так далее, и, в конце концов, вы не только опошляете трагедию, за которую вы, возможно, несете ответственность, но и вы делаете нечто гораздо более страшное – вы опошляете саму идею журнализма. Вы опошляете саму идею того, что люди вообще могут выяснить – что же произошло на самом деле. То же самое происходит с исследовательскими институтами, прессой, любым источником авторитетного мнения. И я думаю, что это – часть философского убеждения. И, по меньшей мере, это моя минимальная претензия – это элемент политической стратегии – создать мир, который скользок до такой степени, что в нем никаких авторитетов, в котором все потешаются над истиной, в котором все циники, правды нет. Если вы создаете такой мир, то в нем побеждают самые подлые, шлаки, слизь. Итак, вы создаете самый скользкий мир, скользкий, насколько это возможно, и это все уравнивает. Есть и другое – такая пропаганда потакает лени. Весь этот сыр бор о том, что Майдан – нацисты заполнял эфир на протяжении трех-четырех месяцев. Он заполнял собой пространство, которое было необходимо для того, чтобы выяснить – что же происходит на самом деле. В Европе, и в некоторой степени, в США. Вместо того, чтобы говорить об этой левой буржуазной революции, требовавшей установить господство закона, мы говорили о том, нацисты эти люди или нет. Я имею в виду, что в подобной атмосфере, как минимум, сложнее заниматься политикой, когда дебаты не идут о том, что происходит в реальности. От всего этого можно прийти в себя. И европейцы приходят в себя. Но сама по себе подобная задержка – одно из последствий пропаганды.
И этот постмодернизм имеет еще один, более глубокий уровень. И Я прошу вас следовать за мной, если вы в состоянии. Джордж Кэнон писал из Москвы. Нечто очень, очень важное. Я думаю, это было в 1944. Он сказал: “Истина и ложь здесь принудительны”. То, что он имел в виду – правда была субъектом политики, и потому постоянно изменялась. И я думаю то, что происходит сейчас – куда более интересно, и, возможно, более угрожающе чем то, что было в 44-м. То, что происходит сейчас – открытый отказ – на уровне политической речи от самой истины. Я не имею ввиду нечто причудливое. Я имею ввиду аристотелевский принцип непротиворечия. Я не могу быть одновременно здесь и не здесь, говорить с вами или не говорит с вами. Позвольте дать вам несколько примеров. Они сконцентрировано выражают то, что Москва делает последние девять месяцев:
“Украинского государства нет… Но украинское государство очень репрессивное”
“Украинской нации не существует… Но все украинцы –националисты”
“Украинского языка не существует.. Но русских вынуждают говорить на нем”
“Россия – великая держава. Россия – не великая держава. Ее загнали в угол”
“Россия спасает Европу от фашизма… Но фашизм не такая уж плохая вещь”
Все эти утверждения сделаны одновременно. Что это означает, и что это означает, если это не очевидно для нас в тот же момент? Если такое простое логическое противоречие не имеет для нас значения? Фашистская штука особенно беспокоит. Что означает то, что правительство, одержимое гомофобией, преследующее этническую внешнюю политику, частично реабилитировавшее Гитлера, организующее ралли по примеру нюрнбергских шествий, насаждающее культ лидера и поддерживающее фашистов в Европе и в восточной Европе, представляет само себя в качестве антифашистского? И мы не сразу это заметили. Это демонстрирует, насколько глубоко они погрузились в эту конретную яму.
