Тогда же все радовались его конфискации двух строившихся на британских верфях турецких дредноутов – Reshadieh и Sultan Osman. Оба корабля были очень современными и очень мощными – на Sultan Osman было установлено больше тяжелых орудий, чем на любом другом корабле, построенном до него. Корабль первоначально строился для Бразилии, но затем был перекуплен турками. Reshadieh был спущен на воду в 1913, но у турок не было адекватных портовых сооружений для приема этого чуда военной техники. Британский военно-морской атташе, контр-адмирал Артур Лимпус успешно пролоббировал передачу заказа на строительство причалов двум британским фирмам. Причалы были готовы, и Reshadieh ожидала завершения работ на Sultan Osman для того, чтобы вместе отплыть в Константинополь. Это должно было произойти в августе 1914.
Корабли должны были стать ядром современного турецкого флота и дать возможность империи противостоять грекам в Эгейском море и русским – в Черном. Строительство кораблей стало возможным благодаря патриотической подписке – сбору средств по всей империи. Женщины продавали свои украшения, а школьники отдавали карманные деньги. Адмирал Лимпус и несколько кораблей турецкого флота вышли в море 27 июля. Они должны были встретить турецкие дредноуты и проводить их в Дарданеллы, где должна была пройти помпезная «морская неделя» под руководством морского министра Ахмеда Джемаля.
Черчилль считался самым протурецким членом британского кабинета. Он с энтузиазмом поддерживал миссию адмирала Лимпуса, с самого момента возникновения идеи морского перевооружения Турции с использованием британских ресурсов. Британская морская миссия в Константинополе по размеру и влиянию могла сравниться с германской военной миссией, занимавшийся модернизацией турецкой армии, которую возглавлял кавалерийский генерал Отто Лиман фон Сандерс. Две миссии в определенном смысле, являлись противовесами в системе оттоманского баланса власти. Англичане были сильны в морском министерстве, германцы – в военном. В Лондоне особо не задумывались над тем, какие преимущества это может предоставить при проведении британской внешней политики на Ближнем Востоке. Тем не менее, именно Черчилль был единственным членом кабинета, который лично знал Талаата, Энвера, и министра финансов, Джавида. Он, таким образом, мог предвидеть, или хотя бы задуматься, о последствиях своих решительных действий.
