Поэтому второе тело Путина – это русское тело, в нем живет дух России как Государства, народа, цивилизации.
Сегодня никто уже не станет спорить, что история, вопреки прогнозам Фрэнсиса Фукуямы, не закончилась, а однополярность, претендовавшая на устойчивую парадигму будущего, оказалась не более, чем эпизодом, моментом (Чарльз Краутхаммер), который уже в прошлом. Мы живем в истории, а не после конца. События на Ближнем Востоке, в Европе и особенно на Украине показывают, что в мире продолжается противостояние антагонистических сил, хотя характер этого противостояния поменялся с идеологического (капитализм против социализма) на цивилизационный. Противостояние и есть история, так как история всегда есть семантика чередования войны и мира. А война и мир имеют смысл только тогда, когда есть их противоположность. В мире, где нет войн, не будет и мира, так как мир утратит свой смысл. Поэтому пока есть война, есть история. А она есть, следовательно, Фукуяма поторопился, что, впрочем, он и сам признал.
Остановив распад, Путин создал предпосылки для начала ликвидации последствий того, что сам же назвал «крупнейшей геополитической катастрофой ХХ века» – то есть краха СССР. Здесь акцент надо ставить на слово «геополитический».
Один из субъектов новой напряженности, один из участников холодных или горячих конфликтов, а, значит, один из активных деятелей истории – современная Россия. Россия вернулась в историю из забытья в начале 2000-х годов, и это возвращение совпало с эпохой Владимира Путина. Путин своим приходом на пост Президента России знаменовал это возвращение. Но подобное возвращение сопряжено с конфликтами и измеряется конфликтами. Путин стал тем, кто он есть, после того, как одержал победу во Второй чеченской кампании. Он остановил, казалось бы, неминуемый распад России, и выиграв эту войну, снова сделал Россию субъектом.
В каком-то смысле именно Путин способствовал тому, что конца истории не произошло, а однополярный момент, напротив, завершился. Остановив внутренний распад, Путин создал предпосылки для начала ликвидации последствий того, что сам же назвал «крупнейшей геополитической катастрофой ХХ века» – то есть краха СССР. Здесь акцент надо ставить на слово «геополитический». Едва ли Путин оплакивал социализм как идеологию. Он явно имел в виду распад того стратегического целого, что можно назвать Большой Россией – будь то в православно-монархическом издании Российской Империей или в форме большевистского СССР. Идеологии были полярны, геополитика тождественной. Путин говорил именно о геополитике, и именно к восстановлению геополитического статуса России как великой мировой державы были направлены все реформы Путина.
Для начала надо было восстановить суверенитет: полный контроль Государства над территориями, затем над крупными частными монополиями, общефедеральными СМИ, политической системой. В 90-е годы ХХ века в стране почти полностью утвердилось внешнее управление и суверенитет был ослаблен – если не утрачен. Но восстанавливая суверенитет и справляясь с вызовами, Путин повышал уровень конфронтации с полюсом однополярного мира, который пытался продлить свою гегемонию, почти ставшую необратимой реальностью после конца СССР. Это напрямую связанные между собой вещи: чем сильнее и самостоятельнее Россия, тем более жесткое давление на нее оказывается со стороны Запада. Но это и есть история – конфликт между собой иерархических инстанций человечества: мировые державы соперничают между собой, региональные могущества между собой, а страны послабее вписываются в те рамки свободы действий, которые остаются им в структуре баланса сил более крупных игроков.
Главной мировой державой являются США, и восстановление Путиным статуса России не могло не повышать уровня напряженности. Россия претендовала на то, что остается мировой, а не просто региональной державой, но после катастрофы 90-х без серьезного боя никто на Западе (по меньшей мере, никто в атлантистских элитах Запада) этого признавать не собирался. Возвращаясь в историю, Путин повышал градус конфронтации. Иначе не может и быть: баланс между ведущими центрами силы складывается на основании могущества каждого из них, и никто никогда не станет спокойной наблюдать за повышением мощи конкурента. Остановить его и удержать под своим контролем – естественное и вполне объяснимое желание.
В России в 90-е годы ХХ века сложилась, по сути, оккупационная элита, действующая в интересах США и глобального Запада. Она приняла доминирующую на Западе идеологию либерализма и стала осуществлять прозападные либеральные реформы, на которых настаивали США. Смысл этих реформ заключался в интеграции России в глобальную сеть с параллельным отказом от национального суверенитета. Элита 90-х была элитой «конца истории», так как либерализм, глобализация и «конец истории», а также признание однополярного мира и американской гегемонии – это строго одно и то же.
Отказываясь от суверенитета и продолжая демонтаж страны, начатый с распадом СССР, эта либеральная элита покупала себе место в элите глобальной, а также относительный мир, так как с покорным сдавшимся рабом, стоящим на коленях, нет нужды сражаться, ведь его воля к сопротивлению и свободе сломлена. Мир (конец истории) покупался ценой самоупразднения России как суверенной мировой, а впоследствии и региональной державы. Поэтому вслед за ликвидацией СССР и вступлением его частей в зону прямого контроля Запада (НАТО), на повестке дня стоял распад самой России.
Путин пришел изнутри этой элиты, не на волне революции, но на волне тактических «косметических» политтехнологических стратегий по сохранению правящей элиты у власти. Определенная доля «патриотизма» была необходима, чтобы сохранить контроль над распадающейся, сползающей в хаос страной. Путин был как нельзя кстати. Но он явно обманул ожидания тех, кто на первых порах его поддержал, так как отнесся к своей миссии слишком серьезно и принялся на самом деле методично восстанавливать суверенитет. Здесь берет начало возвращение России в историю. Этого как раз никто в элите не ожидал, и наиболее последовательные сторонники либерализма и западничества, прямые агенты влияния «конца истории» выделились в «пятую колонну», начав прямую конфронтацию с Путиным.
Путин же следовал своим курсом методично, начиная с замирения Чечни, и во всех остальных направлениях. С каждым следующим шагом в сторону восстановления и укрепления реального суверенитета России росли уровень напряженности с Западом и агрессивность «пятой колонны» в самой России, открыто действующей в интересах Запада. Эти напряженность и агрессивность не случайны – это и есть история, где главным правилом является пара «война и мир». Путин выбрал мир, но не ценой рабства. Значит, будем откровенны, он выбрал войну. Войну не любой ценой, а «в крайнем случае». Но и этого было достаточно, чтобы ситуация накалилась.
Оформилось это в теории многополярного мира и в борьбе за интеграцию постсоветского пространства, которые стали отличительными признаками путинской геополитики. Путин давал понять: Россия – полюс многополярного мира, и только в этом качестве – как великая суверенная держава – Россия имеет смысл. Но это все равно, что бросить прямой вызов однополярности и американской гегемонии. Значит, Путин пошел на эскалацию сознательно. Это объективная плата за возвращение в историю.
Более того, это и есть возвращение России в историю как в поле войны и мира, где всегда есть экзистенциальный выбор – быть или не быть. Раб своей доли не выбирает, у него нет права ни на войну, ни на мир. Свободный же всегда рискует. Это прекрасно описал Гегель в «Феноменологии духа»: Господином является тот, кто бросает вызов смерти, то есть вступает в зону жизненного риска. Рабом – тот, кто уклоняется от этого риска. Так он покупает жизнь, но расплачивается свободой. На уровне Государств – строго то же самое. Свобода чревата войной. Панический страх войны ведет в рабство.
Российские элиты 90-х выбрали для себя роль надзирателей: они провозгласили себя добровольными надсмотрщиками над местным населением на основании мандата, полученного от центра однополярного мира. Это была колониальная олигархическая элита: мир массам в обмен на рабство, а самой элите – статус погонщиков российского скота, прислуживающих Вашингтону. Это было теоретически обосновано лидерами олигархата от Березовского до Ходорковского и воплощено в жизнь. Путин сломал эту систему и тем самым встал на трудный и опасный путь свободы.
Этот путь имел три вехи: Вторая чеченская кампания, война с Грузией 2008 года и нынешняя украинская драма (воссоединение с Крымом и битва за Новороссию). На каждом из этих ключевых моментов, где происходила сверка с реальностью (reality check), вплоть до Новороссии, Путин неизменно побеждал, расширяя зону свободы, но одновременно и повышал риски и уровень конфронтации. Крым был последней чертой, за которой вероятность войны вошла в «красную зону» высокой вероятности.
Именно здесь мы сейчас и находимся: в битве за свободу и суверенитет мы подошли к решающей черте. К этой черте подвел нас Путин в своей борьбе за Россию. На каждом этапе объем нашей независимости возрастал, но параллельно с этим росли и экзистенциальные риски.
Здесь стоит обратиться к тому, какое содержание мы вкладываем в термин суверенитет, суверенный. Согласно немецкому политическому философу Карлу Шмитту, суверенным является тот, кто принимает решение в чрезвычайных обстоятельствах. Чрезвычайные обстоятельства означают, что действие в такой ситуации строго и однозначно не предопределены ни законом, ни существующей практикой, ни историческими прецедентами. Принимающий решение в таких обстоятельствах всегда действует как бы заново, опираясь только на себя – на свою волю и свой разум, так как готовых решений просто нет. Это и есть свобода: плата за нее – смерть и война. Поэтому тот, кто усиливает суверенитет, тот повышает жизненный риск – и себя, и всего общества.
Путин суверенен в той степени, в какой он принимает решения именно в таких чрезвычайных обстоятельствах. Такими обстоятельствами были взрывы домов в Москве в 1999 году и поход Басаева на Дагестан, обстрел Саакашвили Цхинвала в 2008 году и государственный переворот в Киеве в феврале 2014 года. Каждый раз России был брошен вызов: прямой ответ на него грозил войной, уклонение – рабством. При этом ставки повышались: вначале под вопрос была поставлена целостность России внутри ее границ, затем наши интересы на Южном Кавказе, и, наконец, тень геноцида нависла над русским населением Украины.
Всякий раз Путин принимал вызов и отвечал как носитель суверенитета. Тем самым он расширял историческое поле действий России, восстанавливал ее могущество и свободу, но и повышал градус конфронтации с Западом. Параллельно возрастал его антагонизм и с элитой 90-х, которая постепенно, но неуклонно теряла свои позиции. Так произошло разделение этой наместнической элиты (агентов «конца истории») на два сегмента: на «пятую колонну», открыто выступившую против Путина и его суверенных реформ, и «шествую колонну», которая все еще признавала Путина, но пыталась перетолковывать его действия и указания в либерально-однополярном духе, а если это не удавалось, то прямо саботировать их. «Пятая колонна» пополнялась за счет «шестой», постепенно вытесняемой из центра на периферию.
Так мы подошли к Крыму, где этот процесс достиг своей кульминации. Одобрив воссоединение с Крымом, Путин вышел на финальный виток конфронтации: если ему удастся настоять на своем в украинской драме, мир прекращает быть однополярным, американская гегемония рушится, и Россия окончательно и бесповоротно возвращается в историю. Это значит, что мы свободны, суверенны и снова являемся великой державой. Но это значит также, что риски мировой войны возрастают: снова напомним – история есть риск и экзистенциальный выбор.
Так мы подошли к Новороссии. По сути, все предыдущее, сделанное Путиным, уже подсказывает логику: в каждой новой ситуации на кон ставится все. Мы не можем сохранить предыдущее, не закрепившись на последующем. Стоит нам только прекратить битву за Новороссию, под вопрос снова встанут Крым, а затем и Южная Осетия, Абхазия, и сама Россия. Таковы законы геополитики: не отвечающий на вызов проигрывает не только его, но и то, что ему удалось приобрести ранее. И всякий раз с риском войны или через войну.
Поэтому Новороссия – это сегодня имя России. Еще один ужасающий экзистенциальный выбор, который Путину предстоит сделать, если он хочет не просто укрепить, но сохранить суверенитет – и свой, и России. Но… структура Решения суверенного правителя коренится в его свободе. В том-то и дело, что за него его никто не может принять. Если Путин суверен, то никакие соображения не могут склонить весы в ту или иную сторону.
Путин находится сейчас в чрезвычайно напряженной, немыслимо рискованной ситуации. В принципе, два решения уже есть. «Шестая колонна» из его ближайшего окружения перед лицом безумных рисков свободы выбирает предательство и возврат на предыдущие позиции. К этому их подталкивают и кураторы из-за океана: прямо и косвенно (вводя санкции против российской собственности за рубежом и угрожая еще более жесткими мерами того же порядка). Вашингтон и Брюссель рассчитывают на восстание элит против Путина, всячески завышая риски, склоняя его любыми аргументами, чтобы он остановился на Крыме и сдал Новороссию. Это решение – спасение для всей агентуры Запада в российском руководстве. Но оно же будет означать и конец суверенитета России и конец самого Путина.
Если Путину удастся настоять на своем в украинской драме, мир прекращает быть однополярным, американская гегемония рушится, и Россия окончательно и бесповоротно возвращается в историю.
Поэтому патриоты, в том числе и в окружении Путина, принимают другое решение, выбирая суверенитет, свободу, но и повышая максимально риск конфронтации. Понятно, что «шестая колонна» рискует: если Путин ясно увидит, что они действуют в интересах США, последствия будут достаточно суровыми (особенно, если победит выбор патриотов). Но за спиной «шестой колонны» – Америка и Запад в целом, поэтому, на худой конец, каждый надеется в последний момент улизнуть. Патриоты также рискуют: если дело в Новороссии обернется плохо, то первыми жертвами нового отката к Западу (реваншу 90-х) станут именно они – те, кто подталкивал Путина к повышению градуса суверенитета, и тем самым, к риску прямой конфронтации. Тем более, что бежать им некуда. Но больше всех рискует сам Путин, так как именно от него зависит последнее слово: именно это слово и будет решающим.
И вот здесь мы подходим к основной теме данной статьи. Кто такой Путин – фигура, которой предстоит принимать решение? Да, есть коллективный Путин как сумма разнонаправленных векторов, все более и более расходящихся – патриотического и либерального. Есть индивидуальный Путин, как человек с биографией и психологией. Но и тот, и другой – лишь части более сложной структуры Суверена.
Чтобы точнее понять эту структуру, можно обратиться к труду Эрнста Канторовича «Два тела короля». В Средневековье существовала теория, что у монарха помимо обычного индивидуального тела есть еще одно – «мистическое». Оторвав эту концепцию от религиозных представлений, мы можем сказать, что «второе тело» есть социально-политическая функция Правителя как высший горизонт всех остальных составляющих, включая индивидуума и ситуативный баланс целей и интересов внутри общества, элит и влиятельных кланов. Именно это «второе тело» и есть та инстанция, в которой коренится суверенитет. Это точка господства, которая уже не зависит ни от чего из области первого тела. Именно на уровне этого второго – «политического» – тела и принимается Решение.
Суверенным является тот правитель, у кого имеется это второе тело. У того, у кого оно отсутствует или развито слабо, власть сводится к результату объективных факторов, включая индивидуальные и психологические. У того, кто им обладает, есть еще нечто сверх того – это королевская тайна, мистерия власти. Именно она, согласно Средневековым правовым доктринам, и была основой легитимности короля. Король легитимен в силу обладания вторым телом. Кто им обладает, суверенен. Кто не обладает, является в конечном счете узурпатором. Роль правителя в истории – это вопрос, обращенный как раз к инстанции «второго тела». Именно оно суверенно и действует на уровне исторического процесса.
В этом втором теле Путина сосредоточена сама Россия, ее судьба, квинтэссенция ее бытия. В Византии сходная теория толковала Императора как внешнего епископа Церкви, то есть как священную фигуру, в которой воплощается точка пересечения религиозно-духовного (небесного) и властно-политического (земного) начал. Земная власть правителя сама по себе не есть только совокупность земных забот: это власть Неба над Землей, духа над материей. Второе тело короля, таким образом, есть зримая печать духа. И снова, это прекрасно сообразуется с Гегелем, для которого Господин и есть носитель духа, а в конечном счете, Абсолютного Духа.
Поэтому второе тело Путина – это русское тело, в нем живет дух России как Государства, народа, цивилизации.
И сейчас этому духу брошен экзистенциальный вызов. Параметры Решения сформулированы. «Шестая колонна» предлагает следующую логическую цепочку: отдадим Новороссию, сохраним Крым, Россию и власть; введем в войска (в той или иной форме), потеряем и Крым, и Россию, и власть. Патриоты настаивают на обратном: отдадим Новороссию, потеряем Крым, затем Россию, затем власть; а введем войска, удержим Крым, укрепим Россию и власть. Вслед за принятием той или иной логической цепочки следует, соответственно: либо зачистка патриотов и откат к 90-м, либо окончательное перемещение «шестой колонны» в статус «пятой» и полноценный (хотя и как всегда рискованный!) русский Ренессанс.
Но какую логику выбрать, и соответственно, по какому пути дальше пойдет Россия, сейчас зависит только и исключительно от самого Путина. Точнее, от его «второго тела», где и сосредоточена тайна суверенности, мистерия власти, источник истинной и глубинной легитимности. И повлиять на это Решение, в котором заложено быть или не быть – причем, в масштабе не личности и даже не группы людей, но в масштабе страны, более того, целой цивилизации, всего миропорядка, – не может никто.
Только сейчас давний и тысячи раз обыгранный вопрос: кто Вы, мистер Путин? – приобретает по-настоящему фатальное измерение. Это вопрос, обращенный не к Путину как к индивидууму, и не к Путину как к собирательному наименованию элитных групп, но к его второму телу, к политическому и даже мистическому телу, где сходятся линии свободы, судьбы и истории, а значит, ключи войны и мира.
Александр Дугин. портал сетевой войны
