Многие предполагают, что Путин увлекся евразийскими мечтаниями. Но его руссоцентризм не имеет исторических прецедентов, вследствие чего развиваются опасные центробежные силы.
На протяжении многих лет Владимир Путин игрался с евразийской идеей, которую он развивал в качестве альтернативы идее европейской. “Евразийский Союз” – проект, который он намерен скоро запустить, сконструирован в качестве контр-модели ЕС.
Является эта обновленная идея “Евразии” идеологией, стоящей за российским экспансионизмом? – Возможно нет.
Российское евразийское движение было основано в эмиграции, в 1921 году. С тех оно обросло таким количеством слухов и легенд, что возникает реальная необходимость реконструкции некоторых ключевых фраз и идей его программы – с тем, чтобы продемонстрировать, какая пропасть отделяет основателей евразийства от их сегодняшних предполагаемых наследников.
В качестве величайшей трагедии евразийцы рассматривали распад Российской империи в 1917 году. Они стремились любой ценой предотвратить дальнейшее разложение российской государственности, и искали новую главную идею, которая могла бы сплотить многонациональную империю. Он понимали, что пролетарский интернационализм большевиков, с помощью которого те пытались объединить страну, не будет способствовать восстановлению империи. Национальные эмоции намного сильнее классовой солидарности рабочих, указывал основатель движения Николай Трубецкой (1980-1938). И потому Россия, ради того, чтобы остаться унитарным государством, должна найти новый объединяющий момент, и им может стать только евразийская идея, подчеркивающая близость всех народов российской империи.
Оригинальность евразийцев заключалась в том, что они уделяли куда большее внимание азиатскому компоненту российской истории, чем это было принято до них. Невнимание к нему, несомненно, связано с Петром Великим и его неустанной борьбой за признание России европейской державой. Западная публика взирала на эти попытки с изрядной долей скепсиса. Популярен был тезис о том, что Россия остается в Европе инородным телом, пережившим лишь поверхностную европеизацию, но в сущности своей оставшимся азиатским.
Аргументы подобного рода порождали апологетическую реакцию российских образованных классов. Они всеми силами пытались доказать, что Россия – часть Европы. Евразийцы вели себя совершенно не так. Их ответом на изоляционизм Запада был не менее сильный изоляционизм России. Они также полагали, что России нечего искать в Европе. Она должна устремиться в Азию и закрыть окно в Европу, открытое Петром.
Первая антология евразийцев имела программное наименование “Исход на Восток”. Свой разворот они прояснили новым видением периода татарского ига (1240-1480) , что породило яростные протесты в среде российской эмиграции. Татарские правители рассматривались евразийцами в качестве первых представителей идеи единства евразийских территорий. И эту идею позаимствовала Москва. Московская империя была для евразийцев синтезом византийской традиции и татарства.
Все эти мысли имеют мало общего с идеологическими конструкциями Путина. Цель путинских имперских структур не мультикультурный синтез евразийцев, но, в первую очередь , русский национализм. Своими наиболее важными союзниками правители Кремля считают не азиатские народы бывшей советской империи, но русские меньшинства в бывших республиках СССР.
В своей речи, посвященной аннексии Крыма Российской Федерацией Путин описал русскую нацию в качестве одной из самых крупных, если не крупнейшей разделенной нации на Земле. Подобные руссоцентристские взгляды не имеют сходства с идеями Трубецкого, высказанными в 1927 : “Время господство русских в российской империи прошло”.
