Но там, где Кеннан видит опасность конфронтации, Бжезинский видит открывающуюся возможность. Цели политики Бжезинского – нейтрализация российских амбиций и обеспечение американского доминирования в Евразии. Ему неинтересна историческая российская паранойя, он не слушает советов Кеннана, и вместо этого он создает политику непрекращающегося давления, которая вынуждает российских лидеров выбирать между альтернативными курсами, каждый из которых будет работать на Америку.
Примером мышления Бжезинского являются действия администрации Картера в отношении Афганистана. В тот день, когда Картер одобрил интервенцию ЦРУ, советник по национальной безопасности Бжезинский написал президенту: “Это наш шанс подарить России ее Вьетнам”. Или, как он объяснил в интервью 1998 года, целью США было заманить СССР в войну, которая обескровит Красную Армию. В худшем случае, русские не проглотили бы наживку, но стратегия, в любом случае, открывала возможность свержения коммунистического афганского режима: “По официальной версии истории, ЦРУ начало помогать муджахеддинам в 1980, после начала советского вторжения в декабре 1979. Но правда заключается в том, что президент Картер подписал первый секретный приказ о начале помощи оппонентам про-советского режима в Кабуле 3 июля 1979. В этот день я написал меморандум президенту, в котором я указал на то, что такая помощь может повлечь за собой советскую интервенцию. Мы не вынуждали русских к интервенции, мы лишь, совершенно сознательно, увеличивали вероятность подобной интервенции”.
Американская стратегия после холодной войны – нечто большее, чем простое сдерживание. Цель Америки, по словам Бжезинского, “создать политический контекст, способствующий ассимиляции России в более обширные рамки европейского сотрудничества”.
Другими словами, Россию подталкивали в направлении правильного выбора – демократии и децентрализации – и заставляли платить, если она делала неправильный выбор. Это отражает действия Джимми Картера в Афганистане, которые предусматривали возможности различных реакций со стороны русских. Тоже самое происходило в последнее время. С одной стороны, военная удавка вокруг России стягивалась – с целью включить в себя и Грузию, и Украину. Это должно было ограничить ее имперские амбиции и способствовать интеграции демократий на ее периферии в Европейское Сообщество, что должно было подтолкнуть Россию в направлении политических и экономических реформ. Если же Россия выберет вариант ответного удара против нарушенных обещаний Запада и военного окружения – как предсказывал Джордж Кеннан – это продемонстрирует, что Россия продолжает вынашивать имперские планы и остается угрозой для всего мира. Подобная реакция оправдает карающие действия с целью дальнейшей политической и экономической изоляции России.
В 2008, Владимир Путин наконец-то ответил. Российско-грузинская война стала предисловием к акциям Путина в Украине, и продемонстрировала, что он серьезно относится к происходящему в ближнем зарубежье. И тогда, несмотря на то, что грузинские амбиции на более тесную интеграцию с Западом не осуществились, международное общественное мнение обернулось против России – как и предвидел Бжезинский. Чтобы о Путине не думали до грузинской войны, она, по мнению Запада, показала его истинные цвета. Он оказался нераскаявшейся страхолюдиной, выращенной КГБ, начинающим деспотом, русским националистом, и угрозой.
