Что будет с Сирией? – спросил я своего друга Фуаза, сирийского музыканта-беженца, сейчас проживающего в Париже. Он честно ответил: “Ей богу, не знаю” Он не кажется типом, чье жизнелюбие могут омрачить ужасы гражданской войны на родине. Когда его дом был разрушен, он нашел убежище – вместе с десятками других, потерявших кров, в старых турецких банях Алеппо. Здесь, в уголке, он устроил студию, и записывал традиционную сирийскую музыку. Он говорит: “Я музыкант. Это – мой вклад для будущих поколений, в надежде на то, что лучшие дни – впереди”.
Шесть месяцев назад, когда снаряды стали рваться слишком близко, Фуаз принял окончательное решение – покинуть Сирию. С его точки зрения, тип мышления оппозиции не отличается от типа мышления режима: “Недостаточно снести голову режиму. Необходимо избавиться от всей господствующей ментальности”.
На своем пути он видел то, что осталось от Сирии: “Через окно автомобиля опустошение очевидно – десятки километров руин. Это невозможно описать словами. Вы должны увидеть это своими собственными глазами, чтобы осознать масштаб разрушения Сирии”.
И действительно, для трайбалистских и сектантских арабских диктатур, государство и народ не представляют собой никакой ценности. В месте, где племенная и сектантская принадлежность важнее, чем любая другая, люди не чувствуют себя частью народа или страны. В племенном государстве люди могут отправляться в ад. Сотни тысяч могут быть убиты, миллионы – выкинуты из своих домов, и рассеяны во всех направлениях. Это не производит никакого впечатления на племенного лидера. В такой племенной социальной структуре нет места для самокритичного анализа, потому что его воспримут как проявление слабости. И это, в конечном счете, приведет к потере бразды правления, потери гегемонии племени над страной и ее ресурсами.
Даже арабский термин “давла” (династия) происходит из племенной традиции, и намекает на упадок одного племени и возвышение другого. Это всегда влечет за собой массовую резню членов проигравшего племени и его союзников.
Диктаторы подобного вида живут в вечном страхе. Они доверяют ключевые позиции – и в военной сфере, и в экономике – ограниченному племенному кругу – сыновьям, братьям, кузенам и дядюшкам. Разгром армии другого арабского диктатора не производит на него никакого впечатления. Такому диктатору не грозит перспектива государственного расследования. До тех пор, пока он жив, он продолжит провозглашать собственные “победы” и поражения “империализма” и “сионистских заговоров”.
Так было с Саддамом Хуссейном, мясником Багдада, бежавшим в свое племенное убежище. Мясник Дамаска, Башар Асад – похожий случай. Сотни тысяч убитых и раненых, миллионы беженцев, вместе с тотальным разрушением городов, не производят на него ни малейшего впечатления. Это потому, что краеугольным камнем системы мышления подобных диктаторов является принцип L’etat, c’est moi. Или, как предпочитают выражаться его поклонники – выбор или Асад , или тотальное разрушение.
