Племя есть разросшаяся, в результате размножения, семья. Отсюда следует, что племя – не более, чем большая семья. Точно также, нация – это племя, разросшееся в результате размножения. Нация, таким образом – большая семья.
Поскольку племя есть большая семья, оно предоставляет своим членам те же материальные блага, и те же социальные преимущества, что и семья, и племя есть вторичная семья. Следует подчеркнуть, что индивид может себя вести в непотребной манере, так, как не решился бы вести себя перед семьей. Но поскольку семья не велика, он иногда может уйти из под ее надзора. В племени этого не случается, и все его члены находятся под надзором. Ввиду вышесказанного, племя формирует поведенческий паттерн, которое будет трансформирован в социальное образование – лучшее и более гуманное, чем любая школьная система”.
Единственный недостаток племени, с точки зрения Каддафи – то, что “трайбализм вредит национализму, потому что племенные обязательства ослабляют национальную лояльность, и процветают за ее счет”. Государство, с другой стороны, может похвастаться единственным достоинством – оно является политическим выражением национализма.
Каддафи пишет: “Национальное государство – единственная политическая структура, совместимая с естественной социальной структурой. Оно выживет – если оно не оказывается жертвой другого, более сильного национализма или его политическая структура подвергнется влиянию клана, племени или семьи, или сектантской социальной структуры, которая принимает их характеристики”.
Каддафи мог бы добавить к этому списку критерий вербовки и легитимации, позаимствованные у племенных структур. Если данное утверждение верно, то и сам Каддафи виноват в слабости ливийской администрации, недееспособности армии и недовольстве граждан. Каддафи надеялся на то, что ему удастся преодолеть противоречие между племенем и государством с помощью национализма и эгалитаризма. Нация, политически оформленная в государство, рассматривалось им в качестве большого племени, знакомого и заботливого. Точно также, гражданское равенство он понимал как эгалитаризм природного закона и природного социализма. В долгосрочной перспективе, эта ставка на привязанность к племенным ценностям и враждебность к государству – на фоне требований международной политической экономии, не делали эту систему заметно более стабильной, по сравнению с метаниями монархии между использованием и отвержением непотизма. То, что придавало ей силу устойчивости – это та степень, с которой ей удалось покорить популярные сантименты. Эгалитаризм и национализм придали этой системе необходимую ауру респектабельности.
