Маленький кретин из Моленбек

Единственный оставшийся в живых участник террористических атак в Париже 13 ноября выдан бельгийскими властями Франции.

Его бельгийский адвокат, Свен Мэри, поделился с газетой Liberation своими впечатлениями о клиенте.

Свен Мэри известен тем, что организует защиту самых непопулярных подонков – торговцев наркотиками, итальянских мафиози и джихадистов – в том числе, лидера Sharia4Belgium Фуада Белькасема и участника мадридских атак Абделькадира Хакими. Но в случае Абдельслама, он не может скрыть своей радости от того, что его сбагрили французам: “Я адвокат, мне плевать на популярность. Но на каком-то этапе я начал думать об отказе от этого дела. В любом случае, если бы я знал, что произойдут брюссельские атаки, я бы никогда за это не взялся. Мне это дело ничего не принесло, за исключением того, что меня несколько раз атаковали, в том числе в моем офисе. Мы обменялись ударами, но я в состоянии защитить себя. Мою дочь водит в школу полиция. Ко мне относятся так будто я – Абдельслам”.

К Свен Мэри обратился брат Абдельслама, Мухаммед. Мэри колебался. Он не хотел лезть в дело, которое будет находиться в центре внимания бельгийской и международной прессы. Он знал, что его жизнь превратится в хаос.

Свен Мэри признает, что “испытывает сильный дискомфорт” при столкновении с этим новым поколением террористов. Он хотел, чтобы Абдельслама вместе с ним защищал другой известный адвокат, Кристоф Маршан. Маршан отказался, заявив, что по его мнению, речь идет о военных преступниках. Коллега Мэри, защищавший нескольких бельгийских мусульман, вернувшихся с войны в Сирии, подтверждает это мнение: “Я боюсь этого дискурса, той промывки мозгов, которую сделали этим парням, тех массовых убийствах, в которых они участвовали. Не хочу участвовать в их защите”. Свен Мэри соглашается: “Их должен судить не парижский суд, а международный трибунал. Следует признать, что они совершили акты войны, и у полномочий суда есть свои границы. У каждого есть право на защиту, но есть дела, за которые я не возьмусь – нацисты, расисты, фашисты”.

Он не скрывает своего отвращения к Абдельсламу: “Маленькое мудило из Моленбек, даже среди тамошних дебилов не мог быть лидером. Уровень его интеллекта – как у пустой пепельницы, зияющая пустота. Прекрасный пример поколения GTA [Grand Theft Auto], верящего, что оно живет в видео игре. Он и его друзья сумели развить антипатию к религии. Я спросил его , читал ли она Коран, а я самого его читал. он мне сообщил, что читал “интерпретации в интернете”. Для придурков этого достаточно – то, что они найдут в сети”.

Свен Мэри чувствует себя крайне неуютно с того момента, как взялся защищать Абдельслама: “Арабы меня приветствуют, не-арабы бросают на меня ненавистные взгляды”.

Свен Мэри говорит: “Я защищал Абделькадира Хакими, члена GICM (Исламская боевая Группа Марокко), тоже из Моленбек. В 2006 ему дали 8 лет за обеспечение взрывчаткой мадридских терактов. Он вышел из тюрьмы, уехал в Сирию и открыл там лагерь подготовки боевиков. Он покрепче Абдельслама, этого маленького арапчонка. Ничего общего. Хакими – реальный воин, участвовавший в боях в Боснии. Я защищал многих подонков. У каждого – своя история, с ними есть о чем поговорить. Эти придурки из Моленбека – совсем другое дело”.

У него нет объяснений того, что произошло с его “придурком”: “Еще полтора года назад он был в Амстердаме. Я вижу единственное объяснение – пропаганда в интернете, выставляющая мусульман жертвами несправедливости. В деле Абдельслама – уже 85 000 страниц. Но копии делать запрещают, только рукописные заметки. Боятся слива”.

Свен Мэри в бешенстве от французского прокурора Франуа Мулина, который на пресс-конференции 19 марта рассказал, со ссылкой на бельгийских следователей о том, что Абдельслам выбросил пояс шахида во время атак в Париже. Адвокат говорит: “Он узнал об этом через два часа после пресс-конференции. И с этого момента он молчит. А я задаю себе впросы. Абдельслам имеет громадное значение для этого расследования. Он – настоящая золотая гора. Он готов говорить, он общается. Он не пользуется правом на молчание. Я думаю, его надо на время оставить в покое, а потом дать мне с ним поговорить”.