В то же время, географически современный Пакистан – далеко не то мертворожденное чудовище, каковым был старый Пакистан 1947-71 годов. Географическое единство Западного Пакистана, в некоторых аспектах, имеет тысячелетнюю историю и представляет собой ни что иное, как долину реки Инд, плюс окружающие горы, пустыни и болота. В гораздо большей степени, чем большинство постколониальных государств, Пакистан обладает чем-то вроде хребта географической логики и единства. Более, того, населяющие страну народности и племена живут бок о бок на протяжении многих веков и приняли ислам, по крайней мере, несколько столетий назад.
Коренным отличием пакистанского общества от общества западного, а также от традиционных западных представлений об обществе является тот факт, что практически каждый житель страны обладатель нескольких “идентичностей”. Исключением являются только некоторые, наиболее крайние, исламисты, и некоторые армейские офицеры – но ни в коем случае не большинство ни тех, ни других.
Один из молодых пакистанцев объяснил французскому исследователю Анатолю Левину эту проблему на пальцах: “Если я сегодня запрыгну на ящик и начнут проповедовать революцию, на меня посмотрят, как на идиота. Вся страна скажет – Смотри-ка, он же пенджабец, мы не можем идти за ним. Пенджабцы скажут – да как с ним можно связываться, он же джат, затем джаты скажут – но он же не из нашего бирадири (локальное родовое объединение). Даже в моей родной деревне половина найдет, чем поддержать аргументы против: я не могу следовать за ним – его бабушка побила моего дядю и отобрала его землю. Если вы начнете проповедовать исламскую революцию, большинство отвернется от вас, потому что в разных частях страны проповедуют разные формы ислама и почитают разных святых. Поэтому поймите, что мы, пакистанцы, не можем объединиться под знаменами революции – мы в принципе не можем объединиться ни под какими знаменами”.
Такое положение вещей характеризует не только Пакистан, но, в большей или меньшей степени, весь Ближний Восток и выражается в арабской поговорке: “Я – против моего брата, я и мой брат – против кузенов, я и моя семья – против бирадари, я и мой бирадари – против других бирадари”. Иногда к этому добавляется “И Пакистан – против всего мира”.
Именно поэтому все попытки объединить пакистанцев под религиозным, политическим или национальным лозунгом всегда выливались в создание новой системы “политического родства” (распределения государственных постов, покровительства и субсидий среди членов своей семьи, клана, этнической группы) , встряской системы государственного патронажа.
Это, в свою очередь, уводит массы от радикализма в участие в пакистанской политической системе, своеобразие которой заключается в том, что она вертится вокруг упомянутого патронажа – и это характерно и при гражданских, и при военных правительствах.
Фундаментальный политический факт жизни Пакистана заключается в том, что государство, кем бы оно не представлялось – слабо, в то время как общество (общества) – необыкновенно сильны. Представитель любой группы, имеющей хоть какое-то влияние, пользуется им для ограбления государства, получения патронажа и поблажек, обращения закона и бюрократии на свою сторону. Наиболее красочной иллюстрацией такого положения вещей является убийственный, в глазах любого современного финансиста факт – менее 1% населения страны платит подоходный налог. Крупные латифундисты в принципе не платят никаких прямых налогов. Среди пакистанских налоговиков распространена шутка: “Если бы кто-либо относился бы в этой стране к налогам серьезно, у меня была бы самая ужасная работа в мире, но на данный момент моя работа – самая простая и приятная”.
