Нельзя не увидеть в этом схожесть с расширением Америки в 18- и 19-м веке. Большая часть экспансии, несомненно, происходила благодаря рабовладению. “Manifest Destiny” был слоганом невольничьей партии, мексиканские войны поддерживались рабовладельцами. Против них выступали молодые виги – вроде Авраама Линкольна и Улисса Гранта. В этом отношении экспансия Америки в 19- веке была имперской и нестабильной – до тех пор, пока гражданская война не уничтожила корни раздора.
Россия и Китай, также как Соединенные Штаты, абсорбировали гигантские территории и правили благодаря силе объединяющей культуры. США, Россия и Китай наследственно хрупки – но в то же время, удивительно устойчивы.
Европейские и американские элиты говорят о коллапсе американской империи с момента окончания вьетнамской войны. Западная интеллигенция ожидала, что Россия победит в холодной войне. В это точно верил Генри Киссенджер – также, как и Гельмут Шмидт.
Мало кто предполагал, что рычащие Соединенные Штаты под Рональдом Рейганом вернутся, победят в холодной войне и превратятся в единственную мировую “гипер-державу” 90-х.
После Столетия Унижений – от первой опиумной войны 1848 и до коммунистической революции 1947, мало то ждал превращения Китая в крупнейшую экономику мира.
После потери одной пятой населения во время второй мировой войны, Россия почти выиграла холодную войну, и после коллапса коммунизма и предсказаний о “схлопывании” России она снова вернулась на мировую арену.
На этом сходства заканчиваются. Америка – страна апокалиптическая, Россия – мессианская, Китай прагматичная. Под апокалиптической я имею в виду, что американцы определяют себя относительно некоей недостижимой точки в будущем, цели путешествия христианских пилигримов. Окончание этого путешествия – всегда где-то за горизонтом.
Американское путешествие – христианское паломничество, которое не может закончиться достижением земной цели. И потому Гекльберри Финн – такой же образец христианской литературы, как “Путешествие Пилигрима в Небесную Страну”. Путешествие определяется не конечой точкой, но неугомонностью пилирима. Есть только одно возможное завершение приключения Гека: “Я, должно быть, удеру на индейскую территорию раньше Тома с Джимом, потому что тетя Салли собирается меня усыновить и воспитывать, а мне этого не стерпеть. Я уж пробовал”.
Америка – апокалиптическая страна в начальном, греческом смысле этого слова: разрешение конфликта лежит за пределами горизонта. Центральным образом американской культуры является паломничество в Землю Обетованную, и ее характерным типом стал пилигрим на пути к искуплению. Наша культура – протестантская, индивидуалистическая и антиномическая. У всех наших протагонистов – проблемы с властями. Мы почитаем ковбоя, скачущего в рассвет, частного детектива, бродящего в одиночку, шерифа на Диком Западе, отказывающегося закончить работу ровно в полдень – индивидуального пилигрима на пути к спасению.
Наш национальный тип – пилигрим. Российский национальный тип – раскаивающийся грешник. Российская национальная драма – Борис Годунов Пушкина, и ее национальный новеллист – Достоевский.
Западные аналитики склонны рисовать Россию в кризисе. Они правы, но такая характеристика не несет в себе никакой важной информации, поскольку Россия находится в постоянном кризисе с момента ее основания. Россия всегда на грани кризиса. Она всегда зависела от своих налоговых доходов на западе с тем, чтобы финансировать свои прибыльные приключения на востоке.
Юджин Розенсток -Хюсси писал в Out of Revolution, что Россия и Америка являются континентами, сформировавшимися в последние 150 лет: “Но в России проблема была сначала неким образом решена от “границы” к Балтике. Это все равно, как если бы Техас, Юта и Невада попытались бы аннексировать 13 колоний. Завоевав Финляндию, разделив Польшу, и истребив свободные народы Кавказа, отобрав балтийские провинции у шведов, русские унаследовали старые инвестиции в политическую и социальную традицию”.
